Мы пересекли улицу и двинулись к океану. И тут увидели ябадзинов: стариков в белых кимоно, изрезанных лезвиями, старух, сожженных лазером, малышей с разбитыми головами. На улицах города я увидел только одного мертвого наемника. Мы подбежали к стене дыма, и дым окрасил всю местность в темно-желтый цвет. Я ощущал телом ветер, ярко светило солнце, поблизости слышался гром пушек, и меня охватила дикая радость. "Так и должно быть, подумал я. - Сражаться. Чувствовать себя живым. Так и должно быть". Повсюду дома одинаковой внешности, у многих контрфорсы, как отходящие в стороны руки. Из многих куполов поднимался дым, на порогах лежали мертвые ябадзины, их обожженные останки свидетельствовали об избранной ими форме самоубийства. "Пусть будет больно, дамы, - подумал я. - Пусть будет больно".
Мы бежали туда, где звуки битвы были всего слышнее, но странная городская акустика сыграла с нами шутку. Все время звуки битвы казались впереди, всего в нескольких метрах от нас.
Платиной вспыхнул передо мной выстрел из лазера, я отпрыгнул и покатился по земле, крича от радости. Мы находились в километре от моря. Я вскочил и посмотрел на стрелявшего - компадрес в зеленом защитном костюме. Он извиняясь развел руками. Я понял, что добрался до края схватки. Вокруг множество куполов разного цвета. Деловой район.
Прямо передо мной послышались крики, болезненный женский вопль, я пробежал под контрфорсом через тучу дыма. Передо мной Мавро стрелял в купол. Я услышал сдавленный крик справа и подбежал ко входу в купол. Оттуда валил дым, и я ничего не увидел. Выстрелил от пояса, кто-то закричал и упал.
Я повернулся. Абрайра следила за улицей, держа лазер наготове. Мавро, продолжая стрелять, нырнул в купол. Ниже по холму двигались наши люди, и мертвые ябадзины лежали так густо, что местами приходилось перебираться через трупы. У ябадзинов, казалось, не было никакой защиты, не было трех тысяч самураев, они совершенно нас не ждали, я не мог этого понять. Ниже по холму одновременно взорвались три купола. Ябадзины взрывали свой город.
Я слишком отстал. Передо мной никаких живых целей. Чтобы их отыскать, нужно бежать вперед. Ни у кого из ябадзинов нет защитных костюмов. Я нащупал регулятор и уменьшил энергию луча лазера. Пробежал мимо Абрайры и здания, в котором скрылся Мавро. Абрайра что-то крикнула и побежала за мной.
Я пробежал по улице мимо десятка компадрес в зеленой броне, которые методично обстреливали два горящих здания, словно там скрываются ябадзины, мимо полных наемниками машин, поливавших город на полкилометра плазмой.
Я пробежал два квартала делового района, царапая голые ноги. Три молодых японца выбежали из здания, я выстрелил им в спины и повернулся, чтобы взглянуть, где мои компадрес. И вдруг понял, что рядом со мной никого из компадрес нет: я на передней линии, и впереди улицы залиты плазмой. Я могу перебить всех.
Я закричал, взглянул вверх по холму, и вдруг из двери купола выбежала женщина. На ней синий костюм, как у чиновника, кожа светло-желтая, усеянная кровавыми точками, под глазами темные круги. Глазные складки сильно подчеркнуты, черные волосы зачесаны назад. Она опустила взгляд и посмотрела на лазерное ружье. Потом принялась возиться с собственным лазером, нацеливая его на меня.
Я выстрелил и провел огненную полосу по ее грудной клетке. Она удивленно открыла рот и смотрела на меня, словно знала, что она уже мертва. Потом упала, уступая мне дорогу, вытянулась. И в этот момент у меня закружилась голова, сердце гулко забилось, и я достиг состояния Мгновенности. Женщина падала, глаза ее в последний раз закатились, ружье она отбросила и оно повисло в воздухе. По улицам катились волны дыма, они изгибались вокруг куполов, и все похоже было на ад. Небо почти расчистилось от oparu no tako, сильный ветер разогнал грозовые тучи. Я видел только одну желто-зеленую полоску, плывущую по небу; а на фоне утреннего горизонта видны были миллионы и миллионы отдельных oparu no tako, они золотом и белизной сверкали на солнце, как кусочки слюды. Больше ничего чуждого. Орхидеи на крошечных газонах, приземистые пальмы и гигантские папоротники во дворах - это я видел всю свою жизнь. Купола, как женские груди, поднимающиеся в воздух, - это всего лишь дома. А умирающая женщина, лежащая на земле с искаженным лицом, с бледной кожей в розовых пятнах, - простая женщина, я таких видел миллионы. И каким-то образом она соответствует окружению. Словно дым, катящийся по улицам, завивающийся вокруг куполов, небо, блестящее осколками слюды, умирающая женщина с бледной кожей - все это части огромного холста, пейзаж, нарисованный искусным художником. И я испытал чувство, которое можно было бы назвать совпадением. Эта женщина, эта планета - это совсем не Земля. Но я почувствовал, что готов их принять. Я стал частью Пекаря.
Женщина, в которую я выстрелил, любила, ей были дороги незнакомые мне люди. Она не ябадзин. Она человек. Она человек не из-за своего сходства со мной, а вопреки отличиям. Я огляделся, пораженный этим ощущением, и увидел, что все вокруг чужое, более чуждое, чем я себе представлял. И одновременно все это принадлежит мне.
Я больше не в Панаме. Я посмотрел на улицы, на холм. Мои компадрес бежали за ябадзинами, стреляли в них. Ябадзины не очень сопротивлялись. Никаких трех тысяч самураев, о которых нас предупреждали, нет. На дирижаблях, должно быть, прилетело всего несколько сот человек. И все они как будто погибли. Большинство зданий горит и разрушено. Только немногие ябадзины решили жить и сражаться. Подобно жителям Мотоки, ябадзины предпочли покончить самоубийством. Они не верили, что могут победить нас. Мало кто сражался, и ни у кого не было оружия, способного пробить нашу броню. Они были обречены. Но мои companeros словно не понимало этого.