- Думаю, все будет в порядке, - сказал Перфекто. - Пустяк. Он просто проглотил язык. - Завала застонал и слегка пошевелил правой рукой, хотя не пытался сесть.
Я знал, что это совсем не пустяк. Когда-то я на ярмарке познакомился с человеком, который зарабатывал на жизнь, охотясь на обезьян. И каждые две-три недели он приносил обезьяну, в которую стрелял, но промахнулся. Тем не менее обезьяна умирала - просто от ужаса. Шок оказывался для нее смертельным, хотя нападение не удалось. Вот что произошло с Завалой. Его мозг не сумел отличить иллюзию симулятора от реальности.
Завалу снова начало рвать, он попытался приподняться. Мы оттащили его от лужи рвоты, и он долго лежал, прислонившись к машине, и с трудом дышал. Мавро стоял рядом с ним и повторял:
- Как дела, мучачос? Все в порядке?
Наконец Завала поднял руки.
- Горят! - закричал он. - Горят!
- Все в порядке, - сказал Мавро. И мы ждали, пока Завала придет в себя.
Кейго снова вызвал голограмму, и мы стали смотреть, как нас убили.
Мы медленно плыли над землей, встретились с ябадзинами, каждый поднял оружие и прицелился. Враги выстрелили. Кейго указал на нашу медлительность.
- Больше упражняйтесь в прицеливании и стрельбе. Shuyo, практика, она убирает ржавчину с тела, делает вас хорошим бойцом, ne? Это битва. Настоящая битва, какой она должна быть. Когда умираешь на Пекаре, умираешь только раз. Помните, если вы убиваете самурая в симуляторе, он испытывает боль, а не вы. Держитесь правильно. - Он встал и вытянул вперед лазерное ружье, потом присел, согнув колени. - Не сидите и не стойте неподвижно, словно стреляете с земли. Тут большая разница. Колени всегда должны двигаться, поглощать небольшие толчки. Цель должна быть устойчивой.
Он продемонстрировал нам, как, словно моряк на корабле, противостоит каждому толчку машины, компенсируя с помощью согнутых колен все толчки на неровной местности. Это имело смысл, и я восхищался его техникой, пока не вспомнил, что он готовит нас к геноциду.
- Теперь идите. Готовьтесь к завтрашней тренировке. Представляйте себе, что вы держите ружье и целитесь. Тренируйте все движения. Тренируйтесь в воображении. Пять часов. - Кейго отпустил нас взмахом руки. Мы сняли защитное вооружение, я весь промок от пота. Помогли Завале дойти до двери. Листочки со сведениями о людях, севших на корабль на станции Сол, промокли, поэтому я стал размахивать ими в воздухе, чтобы просушить. Я нервничал при мысли о выходе в коридор - любой встречный мог оказаться убийцей ОМП, поэтому я вначале просмотрел листочки, запомнил лица и вышел последним. Все шли, повесив головы. Все, кроме Мавро.
Он сунул в рот сигару. Руки его слегка дрожали, когда он пользовался зажигалкой.
- Не беспокойтесь об этих слабаках, - сказал он. - Когда я был ребенком, мать била меня посильнее. Самураев, живых, дышащих - а не эти симулированные изображения, - мы можем побить! Правда?!
Мы согласно кивнули.
Немного постояли в коридоре. Завала, молодой киборг, вздрогнул. Он выглядел так, словно вот-вот упадет. Мавро обнял его рукой.
- Как дела, компадрес? - спросил он.
Завала кивнул и чихнул. Обнажил руку-протез. Она кончалась у локтя. Он осмотрел кожу на месте соединения.
- Горит. Я чувствую, как горит моя рука, - сказал он удивленно. - Это гниль. У меня ее нет. Но я чувствую, как она горит.
- Дай-ка я взгляну, - сказал я.
- Si, пусть посмотрит дон Анжело. Он врач, - сказал Перфекто.
Гниль, L24, бактериальная разновидность проказы, разработанная как биологическое оружие. За несколько дней зараженная рука сгнивает. В городах она много неприятностей не причиняет, потому что с ней можно справиться, если есть лекарства. Но если подвергнуть ей партизан в джунглях, она действует опустошительно, потому что гверилья не успевают вернуться в деревню для лечения. И хоть остановить процесс возможно, бактерия L24 делает невозможной регенерацию тканей.
Завала протянул руку, и я осмотрел кожу вокруг протеза. Кожа совершенно нормальная и здоровая, никаких белых хлопьев. Потрогал тело вокруг протеза в поисках воспаления, ничего не обнаружил.
- Мне кажется, все нормально, - сказал я. Завала нахмурился, поэтому я добавил: - Но нужно наблюдать несколько дней, просто для надежности. У меня в медицинской сумке есть антибиотики, они убивают все.
Я не сказал, что у меня их немного и использовать их можно только в случае крайней необходимости. Все равно для лечения не хватит. В Панаме я такими лекарствами не занимался. Но они есть в аптеке на любом углу.
Абрайра собралась уходить, и Завала слабо улыбнулся. Он сказал:
- Подожди минутку. - Открыл дверь боевого помещения и крикнул: Хозяин Кейго. По коридору ползут отвратительные тигролилии. Много раненых! Вниз! Быстро!
Мы все улыбнулись, и большой самурай выбежал из комнаты. Но не побежал по коридору к лестнице. Схватил Завалу и поднял в воздух, как великан ребенка. На ломаном испанском сказал:
- Когда говоришь... со мной... говори по-японски. Неужели так трудно научиться языку?
Завала попытался вырваться. Кейго ударил его о стену, не очень сильно, и вернулся в комнату.
Мавро подтолкнул Завалу и улыбнулся.
- Ты прав. Ты кузнечик.
5
Мы немного постояли у входа в боевое помещение, потом Завала и Мавро отправились обследовать корабль. Абрайра сказала мне:
- Я покажу нашу комнату, - и мы с Перфекто пошли за ней. На лестнице мы встретили Сакуру; он остановил нас взмахом руки. Он весь был зубы и улыбки.
- Что вам нужно? - спросила Абрайра. Ровный тон голоса, который она сумела поддерживать раньше, исчез.
Сакура улыбнулся.
- Слушайте внимательно, и я научу вас гимну компании, - сказал он. Мы поем его каждое утро, когда просыпаемся, и каждую ночь, когда ложимся спать. И если в коридоре вас встретит доверенное лицо компании и прикажет спеть, вы должны петь гимн выразительно, от всего сердца.
Я переминался с ноги на ногу: мне не терпелось начать изучение своих листочков с биографиями.
И тут Сакура запел по-японски. Похоже на ворчание в животе, негромкие вопли и крики, и восточная музыкальная манера совсем не звучала как музыка. Из глаз Сакуры потекли слезы, и он размахивал руками. Начиналось так:
Итами де цукури,
Итами де ури...
Я потом я уже не смог следить. Сакура кончил, опустив голову; он плакал так, словно у него разбито сердце и он не имеет сил, чтобы стоять. Придя в себя, он поднял руки и велел нам петь.