Я некоторое время следил за Тамарой: нет ли признаков судорог, которые иногда вызываются гормональными инъекциями. Она пошатывалась, часто держалась за Флако, но физическая нагрузка пойдет ей на пользу. Я вспомнил купленный мною пакет со средствами для выработки антител, поэтому велел ей посидеть на крыльце и ввел антитела в катетер.
- Я думал, вы хотите продать кристалл, - сказал я, закончив. - Нет ли у вас на него удостоверения?
Тамара удивленно взглянула на меня, потом так рассмеялась, что на глазах выступили слезы. Флако тоже начал смеяться. Я чувствовал себя очень глупо, но теперь был уверен, что она украла кристалл. Тамара пожала плечами и пошла в дом отдыхать.
Я сидел на крыльце рядом с Флако. Он обнял меня рукой.
- Ах, Анжело, ты мне нравишься. Обещай, что ты никогда не изменишься.
Я вздохнул и подумал, что же мне делать. Нельзя продавать краденое, сколько бы я ни получил от этого. И снова я пожалел, что согласился лечить Тамару, и подумал, не отправить ли все-таки ее в больницу. Пусть полиция арестует ее, если она преступница.
- Как она? - спросил я.
- Почти все утро проспала, - ответил Флако, - и я постарался, чтобы она хорошо позавтракала. После этого она почти все время провела в твоей спальне, подключилась к твоему монитору для сновидений. Ей он не понравился. Она сказала, что у него не хватает памяти, чтобы мир казался реальным. Она стерла все твои старые миры. Надеюсь, ты не рассердишься.
- Нет, я им никогда не пользовался, - правдиво сказал я.
- Тебе нужен новый. У меня есть друг, который крадет только у воров. Может достать тебе хороший аппарат, недорого. И не такой, какой можно украсть у падре.
- Нет, - сказал я.
Флако встал, пошел в дом и принес пива. Когда он вернулся, мы сидели на крыльце и пили пиво, пока не село солнце. Когда стемнело, мы услышали отдаленный взрыв - бомба взорвалась, и обезьяны-ревуны в лесу на южном берегу озера закричали в страхе.
- Социалисты? - спросил я. Я решил, что социалисты обстреливают беженцев по нашу сторону границы. Премьер-министр Монтойя всю неделю произносил речи - говорил о том, что "прогрессивные идеалы" никитийского идеалистического социализма никогда не будут достигнуты, пока капиталистические догмы с севера продолжают отравлять его "новое общество"; все это просто означало, что он не хочет, чтобы его люди слушали наши радиостанции и подключались к нашей сети сновидений. Он подтвердил свою клятву либо поглотить, либо уничтожить все остальные латиноамериканские государства, поэтому я всю неделю ждал нового нападения.
Флако покачал головой и плюнул на землю.
- Партизанская артиллерия. Синхронический барраж, пытаются уничтожить новую колумбийскую нейтронную пушку. У них будет и своя такая. Эти химеры причиняют много неприятностей колумбийцам. - И он начал вставать, словно собирался уйти в дом.
- Подожди, - сказал я ему. - Увидишь кое-что необычное.
Флако снова сел и принялся ждать. Скоро на улице показалась старая седая паучья обезьяна, она вышла из джунглей на южном берегу озера и направилась на север. Это был самец. Вдали от деревьев он очень нервничал, часто останавливался и поднимал голову, чтобы поглядеть на perros sarnosos - бродячих собак, бегавших по улице. Флако увидел его и рассмеялся.
- Ха! Никогда не видел, чтобы паучьи обезьяны так выходили их джунглей.
- Стрельба и люди в джунглях испугали его. Я вижу их теперь каждый вечер. Обычно одна-две, иногда целые стаи. И всегда идут на север.
- Возможно, этот старый седой самец умнее тебя и меня. Может, это знак, - сказал Фалко и нагнулся, чтобы подобрать камень. Он бросил его и попал обезьяне в грудь. - Уходи, иди в Коста-Рику, там кто-нибудь из тебя сделает хорошее жаркое!
Самец отскочил на несколько метров, схватившись за грудь, потом побежал по кругу и в конце концов пробежал мимо моего дома. Мне жаль было обезьяну.
- Не нужно было этого делать, - сказал я Флако. Флако гневно смотрел в землю, и я знал, что он думает об угрозе от колумбийцев с юга и от костариканцев с севера. Вскоре эти две страны вторгнутся к нам, попытаются заставить нас прекратить доступ к нашему каналу капиталистам.
- Насц... на него, если он не понимает шутку, - сказал Флако. Потом рассмеялся и ушел в дом.
Я еще немного посидел на крыльце и думал о том, что уход обезьян дурной знак, но всю мою жизнь люди видят дурные знаки. Моя собственная родина Гватемала была захвачена никарагуанцами, потом в ней установилась диктатура, произошла революция, а кончилось тем же, с чего началось, свободной демократией, и все это меньше чем за пятьдесят лет. Я всегда верил, что как бы плохо ни было, положение со временем выровняется. И проблема социалистов не станет исключением. Я пошел в дом, чтобы поесть. Флако и Тамара съели все свежие фрукты, а мне не хотелось есть без них, поэтому мы решили поесть в ближайшем ресторанчике на Ла Арболеда. Я пошел к Тамаре.
Она лежала на моей кровати, подключив монитор сновидений в розетку у основания своего черепа. Закрыла лицо и свернулась так, что колени касались подбородка. Руку она держала во рту и кусала ее. Лицо напряжено, словно ей больно.
- Она всегда так делает? - спросил я.
- Что делает?
- Сворачивается в позу зародыша, когда подключается к консоли?
- Да, ей это нравится.
- Не трогай ее, - сказал я Флако, потом побежал в соседний дом, к Родриго Де Хойосу, чтобы одолжить запасной монитор. Вернувшись, я установил монитор и подключился к аппарату сновидений...
На берегу ветра нет, но по краю воды бежит кулик, он уворачивается от волн, все время погружает в песок свой черный клюв. Раковины моллюсков, ракушки, скорлупа раков блестят, как голые кости, на песке. В прохладном воздухе запах гниющих морских животных и водорослей. Пурпурное солнце висит на горизонте и окрашивает песок, небо, птицу, обрывки целлофана в красное и синее. Аметистовый песок режет мои босые ноги, а ниже по берегу рыжеволосая женщина в белом платье кормит чаек; чайки кричат и висят в воздухе, подхватывая куски, которые она им бросает. Я остановился и вдохнул воздух, вслушался в шум волн, всмотрелся в цвета. Я так давно видел мир своими протезными глазами всего в трех красках, что теперь, при всех цветах, почувствовал, словно вернулся домой.