Я начал подниматься, ища место для укрытия. Но стена гладкая, лишь кое-где над ней нависает камень. Этого недостаточно, чтобы спрятаться. Через пять минут я отыскал место, которое в крайнем случае подойдет. На самом верху американской горки, там, где ябадзины вынуждены будут вцепиться в поручень и держаться изо всех сил. Небольшая вертикальная щель; я обнаружил, что если сниму защитные пластины на груди, смогу в нее втиснуться. Я так и поступил.
Думал я о Завале. В нашей группе до сих пор никто не совершал самоубийства. Некоторые из наших маневров в последних тренировках можно было бы назвать безумно рискованными, но не самоубийственными. Но его поступок имеет смысл. Самая болезненная смерть - это смерть в огне, и он выбрал более легкий конец. Однако мне все же казалось неправильным отказываться от борьбы.
Я услышал рев, и мимо пронеслась машина ябадзинов. Как я и предвидел, они были так заняты этим смертоносным поворотом, что не заметили меня. Я включил наружный микрофон и вслушивался в звуки двигателя. Он взревел, когда ябадзины попытались затормозить на краю обрыва. К несчастью, им это удалось. Двигатель перешел на низкое гудение, оно становилось все громче: машина возвращается.
Я вышел из расселины, решив встретить неизбежное лицом. Оружия у меня не было, поэтому когда машина появилась из-за поворота, я поднял руки, показывая, что сдаюсь.
Машина остановилась, ябадзины подозрительно смотрели на меня. Я хорошо знал, что в каждой схватке мы встречаемся все с теми же самыми пятью ябадзинами. Один из стрелков из лазера - приземистый человек, которого Мавро прозвал Поросенком. Захваченные этим примером, второго стрелка мы прозвали Бочонком, потому что у него широкая выпуклая грудь. Артиллерист задней пушки все время склонял голову вправо и потому получил прозвище Ленивая Шея. Эти трое выпрыгнули из машины и направились ко мне. Они не знали, что делать, и остановились. Их красное вооружение совершенно сливалось в песчаником, и они казались частью ландшафта. Ленивая Шея подошел, осмотрел меня и покачал головой. Я слышал, как он смеется и разговаривает с товарищами в свой шлемный микрофон. Тон его голоса мне не понравился: похоже, он делает унизительные замечания по поводу моих сексуальных предпочтений. Бочонок прошел мимо меня и проверил дорогу выше по склону, а Поросенок все время держал меня на прицеле своего ружья. Я вдруг вспомнил, что за все время нашего пребывания в симуляторе никто никогда не сдавался, и меня охватило тревожное чувство.
Вернувшись, Бочонок пнул меня в ноги, так что я упал лицом вперед, и все трое принялись пинать меня в ребра. Я свернулся клубком и закрыл руками голову.
Ленивая Шея снял шлем и крикнул по-испански:
- Что с тобой, baca yacoo? Почему ты не сражаешься?
- У меня нет ни одного шанса, - ответил я.
- Так создай их, - ответил он.
Он расстегнул зажимы моего шлема, пряжки на руках и ногах, пытаясь снять с меня защитное вооружение. Я боролся с ним за каждую часть, но он рассердился, заломил мне руки за спину и давил, пока я не сдался. Потом он все же раздел меня.
- Ложись! - приказал он.
Я лег спиной на плоский камень. Поросенок снял свое лазерное ружье, поставил регулятор на низкий уровень и отсоединил компьютер прицела. Сделав это, он для проверки выстрелил мне в бедро. Красный рубец появился у меня на коже, затрещал подкожный жир. Я свернулся, чтобы защититься, но Поросенок находил другие цели: спину, подмышки, пальцы ног. Смерть от лазерного залпа казалась легкой по сравнению с этим медленным умиранием.
Я лежал в двух метрах от обрыва и попытался подползти к нему, чтобы броситься вниз.
Поросенок воспользовался этой возможностью, чтобы прожечь дыры в моих ягодицах и поджарить мне уши, потом Ленивая Шея схватил меня за ноги и оттащил назад.
Я закричал, и он сунул ствол мне в рот. Я забился, пытался не дать ему сжечь мне язык. Щеки вспыхнули, зубы словно охватило пламенем. Ленивая Шея стоял между мной и краем обрыва. Пальцы у меня обгорели дочерна, я полз на коленях и локтях. Бочонок и Ленивая Шея пинали меня, подталкивали к краю. Поросенок прижег нервные окончания во всех доступных местах, поэтому, когда я добрался до края, они позволили мне упасть.
На мгновение холодный воздух смягчил боль в ранах.
Я пришел в себя в углу боевого помещения. Абрайра негромко, но настойчиво шептала:
- Давай, Анжело, очнись. Ты можешь это сделать!
Голова у меня кружилась, я с трудом держался на ногах. Абрайра помогла мне встать.
Завала склонился перед хозяином Кейго, который расхаживал взад и вперед по комнате и бранил его.
- Ты трус и пожиратель дерьма! - говорил он. - Ты опозорил своих товарищей! Ты бросился с обрыва и легко отдал свою жизнь, а мог отдать ее в битве! Как понять такое поведение? Ты пожиратель дерьма! Ты обесчестил родившую тебя мать! Кто поймет это? - Кейго ударил Завалу по голове, сбив его с ног, но в ударе его не было зла. Кейго покачал головой, глядя на Завалу. - Кто может это понять? - И поскольку Кейго искренне не мог понять, он снизошел: - Никогда больше так не делай. Никогда! Ты позоришь меня, как своего хозяина. Ты позоришь нанявшую тебя компанию. Ты ведь хочешь стать самураем?
Завала кивнул.
- Тогда ты должен служить Мотоки и искать почетной смерти в битве! Чего больше желать самураю?
Кейго покачал головой, размахивая конским хвостом своей прически. Он указал на меня.
- А ты! Ты слышал, как они смеялись над тобой? Что это ты сделал со своими руками? - Он нахмурился и поднял вверх руки.
- Сдался, - ответил я. - Я не мог победить в той схватке.
И тут Кейго сказал самое важное, что я узнал о Пекаре. Он сказал:
- На Пекаре не сдаются.
После тренировки я чувствовал себя грязным и потным и направился на четвертый уровень в душ. В душевой было жарко и полно пара, и этот запах чувствовался уже на лестнице. В очереди в душевую было всего человек сорок. Все казались удрученными. Обсуждали последние события в Южной Америке, но в голосах не слышалась радость. Как будто эта новость устарела уже много лет назад.