В пять часов поутру впередсмотрящий доложил о том, что видит берег. Часом позже мы все увидели его: плоское, белесое побережье в лучах солнца. Пока мы, галсируя против ветра, вошли в залив и встали на якорь на рейде Пенсаколы, наступил вечер.
После нашего разговора у люка тросовой выгородки Циппель больше ко мне не подходил. Только на следующее утро после прибытия в Пенсаколу он снова обратился ко мне. Мы стояли перед каютой второго помощника, чтобы получить задаток перед увольнением на берег.
— Ну, что, уходишь с нами? — спросил он вполголоса.
Я отрицательно покачал головой. Затем мы стали смотреть на берег в разные стороны. Мне было тягостно, так как я, несмотря ни на что, сдружился с Циппелем. И даже сейчас, когда он косился на меня, он оставался хорошим приятелем.
В каюте второго помощника нас ждало разочарование: матросы получили по три доллара, ученики — по два, а юнги вообще ничего.
— Воспитательная мера господина капитана, — сказал второй помощник, ухмыляясь.
После обеда всех увольняющихся перевезли на берег на моторном баркасе.
Город спал в ярком полуденном солнце. Это был удивительный город. Роскошные торговые дома соседствовали с глиняными лачугами и клетушками из гофрированной жести. Их разделяли незастроенные участки, заваленные мусором. Хилые пальмы, припудренные пылью, как и всё остальное, тянулись рядами по обеим сторонам улиц.
Я неторопливо прогуливался по улицам, рассматривая витрины магазинов и останавливаясь у кафе, в которых бронзовые от загара люди потели под палящими лучами солнца. Но я никуда не мог зайти. У меня не было ни гроша.
Медленно пошёл я к гавани. По длинной, прямой улице, которая упиралась прямо в море, навстречу мне ехала повозка. Это была маленькая одноосная тележка, запряжённая мулом и битком забитая людьми. Я услышал их голоса уже издалека. Это был Штокс со своей компанией. На козлах сидел желтокожий метис с жёсткой щёткой чёрных усов и безучастно смотрел прямо.
Проезжая мимо, они повернулись ко мне и кричали наперебой, размахивая бутылками с «Лунным светом»[8]. Но не остановились.
Повозка была слишком мала, чтобы вместить всех. Как рой вьющихся пчёл, свисали они с неё. Я провожал их взглядом, пока они не исчезли в клубах белой пыли…
В гавани мне пришлось долго ждать оказии к «Гамбургу». Наконец прибыл наш боцман и забрал меня с собой.
— Ну, Принтье, — доброжелательно обратился он ко мне, — испытал счастье? Дамы, небось, требовали гарантий жениться?
И он раскатисто рассмеялся, обнажив изъеденные чёрные остатки зубов.
На борту я сразу отправился в кубрик. «Синагога» была пуста. И всё судно затихло, как если бы оно спало. Был слышен только слабый плеск воды у якорной цепи. Я заполз в свою койку и вскоре заснул…
Посреди ночи я проснулся, почувствовав на своём лице влажное и жаркое дыхание. Чей-то хриплый голос шептал:
— Проснись, Принтье, просыпайся же!
Это был Циппель. От него несло спиртным, и его лицо было красным и радостным, как детский воздушный шар. Это легко было разглядеть даже при слабом свете маленькой керосиновой лампы, качавшейся у подволока.
— Принтье, сейчас мы сбегаем, — зашептал он, увидев, что я проснулся. — Я хотел только сказать тебе «чюс» и затем…
Он наклонился, поднял обитый железом рундук со своими пожитками и с размаху брякнул его прямо на мои ноги.
— Эти вещи я не могу уложить в вещевой мешок. Принеси-ка их мне завтра во второй половине дня в кафе «Чикута», слышишь?
— Но…
Однако он не захотел меня дальше слушать.
— Чюс, малыш… Прин, — лепетал он, — ты дерьмовый пёс в моих глазах, потому что ты отказался идти вместе… Но ты мой друг, Прин, ты мой дружище!
— Тихо! — раздался сверху злой голос Виташека.
Ещё мгновение Циппель тупо таращился на меня, тряся головой, как телёнок, которого живодёр оглушил деревянным молотом. Затем он повернулся и, шатаясь, перешагнул через комингс. Дверь за ним осталась открытой.
Я выпрыгнул из своей койки и ринулся за ним. Но его уже поглотила темнота. В слабом свете звёзд я увидел несколько неясных фигур, сновавших туда и сюда, а на талях — плотно набитые, как огромные сливы, вещевые мешки. Это было имущество беглецов.
Крадучись, я вернулся в свою койку, но ещё долго не мог заснуть…
Следующим утром на построении отсутствовали девять человек: Штокс, пять учеников и двое юнг. Кроме того, кок Балкенхоль.