В два броска Виташек оказался рядом с ним, ухватил за ворот и снова поставил на перт. Затем он отправил Штабса назад, на салинг[15], а парус закрепили мы уже вдвоём.
В семь часов стемнело. Казалось, шторм только и ждал наступления ночи. Тяжёлые волны, одна за другой, захлёстывали палубу, разбивались на ней и мощными потоками воды скатывались назад, срывая на своём пути всё, что даже было намертво закреплено. Все вахтенные поднялись на шканцы, потому что на верхней палубе удержаться было невозможно.
Об отдыхе не приходилось и мечтать. Капитан раз за разом заставлял нас подниматься по вантам. При каждой смене галса нужно было убирать одни паруса и ставить другие. Однако утром мы оказались от Корка на восемь миль дальше, чем были накануне вечером. Вины Шлангенгрипера в этом не было. Он делал всё необходимое, что в его положении должен делать капитан. Штормовая погода оказалась сильнее…
Весь следующий день мы галсировали между мысами Хук-Пойнт и Ипел-Хэд. Штормовой ветер с зюйда не прекращался. Мы вымокли с ног до головы и, измождённые, передвигались по реям медленно, как осенние мухи.
В десять часов вечера Шлангенгрипер созвал помощников на совещание. Было принято решение следовать в Дублин — порт-убежище.
Мы подняли кливер и шли всю ночь, наутро подойдя к Дублину. Здесь была такая же погода. Низкие облака несли с собой дождевой шлейф, всё терялось во влажном мареве, а шторм не слабел. В одиннадцать утра мы увидели длинный ряд вех, которые ограждали вход в гавань. Они выглядели как тополиная аллея в туманное утро.
Мы искали силуэт плавмаяка. Но не было видно ни его, ни буёв.
И всё же наступил момент, когда впередсмотрящий крикнул:
— Справа по борту силуэт буя!
Со шканцев тут же раздалась громкая команда вахтенного помощника.
— Совсем рядом с бортом!
Шлангенгрипер с криком «Отдать якорь! Мель!» в два прыжка оказался на палубе рядом с «синагогой».
В следующий миг раздался глухой удар… Судно задрожало всем корпусом. «Старик» прорычал в дверь кубрика:
— Всем на корму! Надеть спасательные жилеты!
Снова глухой удар… Мы остановились, и судно, раскачиваясь на волне, стало биться днищем о грунт. Через борт перекатывались волны, паруса хлопали один о другой, и фок-мачта качалась, готовая рухнуть под очередным порывом ветра.
— Фока-брасы рубить! — ревел «Старик».
Мы посмотрели на фок-мачту. Подниматься на неё — это было бы похоже на то, как лезть на дерево, которое валят лесорубы.
— Кажется, рухнет, — сказал Кремер и полез по вантам наверх.
Мы наблюдали, как он поднялся на марса-салинг и, крепко обхватив его ногами, достал топор. И тут фок-мачта над ним надломилась и рухнула на палубу…
Снова удар снизу… ещё один… глухой рокот… И судно освободилось!
Его подхватило ветром и понесло на берег.
Хриплый крик сверху:
— Судно снова управляется!
— На фор-брасах! Приготовиться к постановке на якорь! — ревел «Старик».
«Гамбург» развернулся и прекратил дрейф. Судно было спасено.
«Старик», тяжело дыша, продолжал держать включенный мегафон у рта, и свист его прерывистого дыхания разносился вокруг.
К нему поднялся Циммерманн:
— Вода в помещениях: в носу три фута, в миделе три с половиной, в корме три с половиной фута, — доложил он. — Пока не прибывает.
— Повторять замеры каждые десять минут!
Мы медленно приближались к берегу, который надвигался на нас тёмной полосой в серой пелене дождя.
— Готов якорь? — крикнул «Старик» первому помощнику.
Тот, стоя у форштевня, ответил:
— Готов якорь к отдаче!
Судно медленно поворачивалось по ветру.
— Приготовиться на марселе! Отдать якорь! — командовал «Старик» с мостика.
Громко хлопая, паруса полоскались на ветру, якорная цепь с грохотом скользила в воду.
Здесь с бака доносится крик:
— Обрыв якорь-цепи левого борта!
— Отдать якорь правого борта!
Грохот и звон внезапно прекратились. И в наступившей тишине послышались три коротких металлических удара, как будто бы кто-то железным молотом ударял по металлическому корпусу судна. Мы все оцепенели. Только парусный мастер продолжал брюзжать:
— Это домовой стучится!
В это время впереди треснула переборка и вслед за этим хлопнула откинутая крышка люка. Шатаясь, наверх выскочил Циммерманн, сделал несколько заплетающихся шагов и рухнул, как подкошенный. За ним спешил Франц Бёлер.
— Лопнула цепь правого борта, — кричал он.