Мы стоим перед большой коричневой дверью в зал заседания, а офицеры «Карлсруэ» — у окна напротив.
День пасмурный, и от этого в проходе, в котором мы стоим, царит полумрак.
— Не переживай, Прин, патент не стоит этого, — утешает меня «Старик».
Мимо нас проходит худощавый мужчина с козлиной бородкой и в очках. Все дружно приветствуют его. Он холодно кланяется в ответ и исчезает в зале заседаний.
— Это рейхскомиссар, — пояснил нам «Старик», — своего рода государственный обвинитель на процессе.
После него прибывают ещё несколько господ с портфелями, которые выглядят довольными и благополучными. Один из них, улыбаясь, даже кивает нам головой.
— Эксперты, — поясняет «Старик», — все они из Бремена и окрестностей.
— Для нас, гамбуржцев, это плохо, — мрачно резюмирует Бусслер.
Наконец, в последнюю очередь примчался маленький господин в чёрном костюме и проскользнул в зал заседаний, как крот в нору. Это был сам председатель. Сразу после этого нас приглашает судебный клерк.
Большой унылый зал. За столом — председатель с заседателями. Слева от них — рейхскомиссар.
Мы подходим к столу, передаём наши патенты и трудовые книжки.
— Надеюсь, мы увидим их снова, — шепчет мне Бусслер.
Затем нас рассадили.
Председатель объявляет об открытии слушания.
Первым заслушивается капитан «Карлсруэ». Он выступает очень решительно. Он поясняет, что «Карлсруэ» из-за непогоды и повреждения машины стал на якорь. Впрочем, он сделал всё необходимое: в колокол звонили через короткие промежутки времени, а при нашем приближении был дан предупредительный сигнал.
Закончив давать показания, он кланяется суду и отступает в сторону. В целом он оставил после себя хорошее впечатление.
Затем приступает к даче показаний наш «Старик». По его признанию, у него нет собственных свидетельств. Во время происшествия его лихорадило, и он с высокой температурой был в своей каюте.
— Так-так, — говорит рейхскомиссар. — А вы не могли пригласить на время болезни другого капитана?
— Не мог же я знать заранее, что заболею гриппом, — грубо отвечает наш капитан.
На этом он и заканчивает. Понятно, что пока всё складывается в пользу «Карлсруэ».
Вызывают Бусслера. Они берут его в оборот чертовски жёстко. «Почему он не стал на якорь с наступлением плохой погоды?». — Он возразил, что на середине фарватера этого нельзя было делать. «Почему он не уменьшил ход?». — Он и так следовал средним ходом, был его ответ.
— Средний ход — это полумера, — возразил комиссар. — Вы должны были следовать малым ходом.
Бусслер не находит, что сказать.
— А что вы сделали потом?
— Я послал на бак четвёртого офицера готовить якорь к отдаче.
— А кто четвёртый?
Я встаю. Установление анкетных данных…
— Итак, вы находились на мостике вместе с господином Бусслером? — спрашивает меня рейхскомиссар.
В такт своим словам, как бы усиливая их значимость, он постукивает остриём своего золотистого карандаша по столу.
— Так точно.
— Когда всё это произошло?
— Незадолго до четырёх.
— А точнее?
Это явная ловушка! Я чувствую это инстинктивно, но напрасно пытаюсь понять, куда он клонит.
— Минуты за три-четыре.
— Ага! — Он резко поворачивается к лоцману. — Вы говорили только что, что это было в полной темноте?
Лоцман кивает головой.
Рейхскомиссар снова обращается ко мне. Стекла его очков сверкают.
— Опыт показывает, что для того, чтобы привыкнуть к темноте, требуется минимум семь-восемь минут. Ничего удивительного в том, что вы ничего не видели.
Вмешивается один из зкспертов:
— Простите, господин рейхскомиссар, но молодые глаза быстрее привыкают к темноте!
Я посылаю ему свой благодарный взгляд.
Рейхскомиссар строит на лице такую мину, как будто бы он надкусил стручок перца.
— Прекрасно, — возражает он, — мог привыкнуть, а мог и не привыкнуть.
Он снова обращается к Бусслеру:
— Когда на судне впервые, собственно, увидели «Карлсруэ»?
— Об обнаружении мне доложил четвёртый.
— И что вы увидели, господин Прин?
— Я заметил белый огонь впереди и справа по курсу.
— Хм-м. А теперь расскажите нам подробно, как всё это происходило. Итак, вы получили команду готовить якорь к отдаче. Что потом?
— Я побежал на бак, разбудил Циммерманна, и мы вместе отправились готовить шпиль.
— И посмотрели вперед только после этого?
— Так точно.
— А вам не пришло в голову сначала осмотреться за бортом?
Я молчал.
В этот момент вмешивается наш «Старик»: