Я приказал руководителям колонны и группы, в которых состоял правонарушитель, прибыть ко мне. После нашего предварительного разговора вызвал его самого. Он оказался маленьким бледным юношей с оттопыренными ушами. В его чёрных глазах отражался страх побитой собаки.
— Ты украл ветчину на мельнице?
Долгая пауза. Затем почти неслышно:
— Да.
— Почему? — Он молчал. — Так почему? — подошёл я к нему вплотную.
Он заплакал. Он плакал беззвучно, только лицо его исказилось в гримасе, и слёзы текли по щекам.
— Ты будешь говорить?
Несколько всхлипов, сопровождаемых молчанием. Я понял, что от него ничего не добьёшься.
— Ну что же, — сказал я. — Завтра утром ты должен покинуть лагерь. Ранним утром. И тебе никогда больше не разрешается здесь появляться.
Он щёлкнул каблуками, большие пальцы вдоль швов брюк, хотя слёзы лились, не переставая.
— Да, после этого доверять ему больше нельзя, — согласился с моим решением руководитель колонны, когда правонарушитель вышел.
67
Затем вышли и они оба. Я остался один.
Я лёг на нары, скрестил руки за головой и стал размышлять над этим случаем. Глупая история! Особенно обидно, что она случилась как раз при моём руководстве… Стук в дверь.
— Войдите!
На пороге стоял Мэнтей. В мерцающем свете свечи его лицо выглядело жёстко, почти зло.
— Я хотел бы поговорить с тобой, товарищ Прин.
— Пожалуйста, — поднялся я ему навстречу.
— По поводу парня, который украл ветчину…
— А ты тут при чём? Пусть бы он сам и пришёл.
— Он плачет, — ответил Мэнтей.
Мэнтей относился к старожилам. Ему было уже двадцать три. До этого он работал на горнодобывающих предприятиях Рура. Слишком прямолинейный, но хороший рабочий; пожалуй, самый лучший. И прекрасный товарищ.
— Он сказал нам, что ты прогнал его, — продолжал Мэнтей. — Я хотел бы попросить тебя оставить его.
— Нельзя. Этот парень совершил кражу.
— Он украл ветчину, — возразил Мэнтей, — потому что очень нуждается в деньгах. Его мать серьёзно больна, и он хотел послать ей денег.
— И ты веришь этому?
— Да, верю, — с убеждением сказал он.
По-честному, я и сам думал так же. Этот бедный, плачущий юноша, в общем-то, никаким вором и не был. В его пользу было и заступничество Мэнтея. Однако должна быть дисциплина. И я не мог помиловать его, как бы мне этого не хотелось, даже ради Мэнтея.
— Посмотри-ка, товарищ Мэнтей, — я говорил, насколько мог дружески. — Ты должен это понять. Пусть я прощу ему сейчас этот проступок. Но после этого можно ждать, что завтра ко мне придёт любой подлец и скажет: «Когда тот парень украл ветчину, ты закрыл на это глаза. А я — что, не такой?» И куда же мы придём? Нет и нет! Юноша должен понести своё наказание. И, кроме того, подумай, что скажут там, снаружи? «В лагере добровольной рабочей повинности сброд воров»!
— Мне наплевать на то, что там скажут снаружи, — грубо ответил Мэнтей, — но далеко не безразлично, что станет теперь с этим парнем. Когда этот несчастный вернётся домой, где больная мать и безработный отец, и объявит, что изгнан за воровство, поверь мне, этим дело не кончится…
Я встал. Мы были одного роста, и наши взгляды встретились в упор.
— С меня достаточно, — сказал я жёстко. — Всё остаётся так, как я решил. Баста! Отправляйся спать!
Он постоял еще мгновение, играя желваками, затем повернулся и вышел. Я снова остался один.
Впервые я почувствовал противоречие жизни со всей остротой: здесь — участь отдельного человека, там — благо коллектива, общества. Я сделал выбор в пользу коллектива и был уверен, что буду поступать так и в дальнейшем, как бы тяжело мне при этом не было.
При построении на следующее утро дрезденец уже отсутствовал. Я позаботился о том, чтобы он покинул замок ещё на рассвете. Мне бросилось в глаза, насколько расстроенными и вялыми были люди в колоннах, но я промолчал. «Они снова придут в себя», — подумал я. У меня ещё не было достаточного опыта руководства людьми, но я твёрдо знал уже тогда, что упрямство нужно душить в зародыше, иначе оно может перехлестнуть через край.
Вечером, когда колонны вернулись и, как обычно, обедали, в столовую пришёл я.
— Приятного аппетита, — сказал я.
Никто не ответил. Беседа за столом прекратилась, однако ощущалось какое-то напряжение. За одним из столов они сомкнули головы и пошептались. После этого кто-то пробубнил вниз под стол:
— Этому мы пересолим ветчину!
Раздался смех. Я поднял голову и посмотрел в этом направлении.
Сразу стало понятно, от кого исходили эти слова: Мэнтей!