Команда репетуется в отсеки. Тут же следуют ответные доклады: «Нос к погружению готов!.. Корма к погружению готова!.. Центральный к погружению готов!»
Затем началось учебное погружение. Остановлен дизель, закрылась выхлопная труба, с глухим щелчком захлопнулась крышка люка…
«Никогда не забывайте закрывать вентили…», продолжал инженер-механик приглушённым голосом, «иначе с вами может случиться то же, что и с U-3 в заливе Хайкендорфер. Они были в учебном плавании. Кто-то при погружении не закрыл клапан вдувной вентиляции. Вода устремилась в отсек и попала на аккумуляторную батарею. Короткое замыкание. Газы. Командир лодки и ещё двое с ним в боевой рубке едва не задохнулись. Эти двое были большие люди, Веддиген и Фюрбрингер[21]».
Его слова прервал резкий звук ревуна. Заработали электромоторы. Завращались маховики клапанов, загудел вытяжной вентилятор: проверка корпуса на герметичность. Инженер-механик объявил: «Разрежение двадцать миллибар. Слушать в отсеках». Затем тишина… Только гудящее пение электромоторов. И время от времени — перекладка руля. Спустя две минуты — доклад инженера-механика: «Давление постоянное». И приказание из боевой рубки: «Приготовиться на клапанах вентиляции!» Доклад: «Готовы на клапанах вентиляции». «Открыть клапана вентиляции!»
Четверо матросов присели и рванули вниз рычаги манипуляторов вентиляции балластных цистерн. Мощный шипящий звук, сопровождающий выход воздуха из цистерн через клапана вентиляции.
Лодка стала медленно дифферентоваться на нос, появилось чувство парения в воде, как на воздушном шаре. Затем дифферент выровнялся. Наступила мёртвая тишина. Никто не проронил ни слова. Никто не передвигался.
Только инженер-механик вполголоса отдавал приказания рулевому на горизонтальных рулях.
С шумом лифта поднялась труба перископа. Командир по очереди пригласил нас в боевую рубку. Я впервые увидел внешний мир в перископ. Поле зрения ограничивалось клочком неба и поверхности моря, и периодически закрывалось зелёной волной.
Затем мы должны были по очереди управлять рулями глубины с помощью больших штурвалов.
Через некоторое время раздаётся команда командира: «Внимание, в отсеках! Приготовиться к покладке на грунт на глубине двадцать один метр». Инженер-механик докладывает: «Пятнадцать метров… восемнадцать метров… двадцать метров… Стоп оба мотора!»
Лёгкий толчок. И вот мы лежим на грунте.
«Глубина двадцать два метра. Отрицательная плавучесть две тонны», — доложил инженер-механик.
В половине первого обед. Стол накрыт в носовом отсеке. На обед суп, ромштекс и фрукты — как для офицеров, так и для команды. Всё вкусно и в достатке.
Отсек довольно тесен и напоминает туннель. Иногда слабое бульканье свидетельствует о том, что мы лежим на дне Кильской бухты на глубине двадцать два метра. Из кормы доносится шум, какой производит при работе ручной насос.
— Что это? — спросил Шрайбер, один из нас, стажёров.
Командир промолчал, а боцман ухмыльнулся:
— Там кто-то пытается опростаться за борт, — охотно объяснил он. — А ватерклозет с ручным приводом. Рискованное мероприятие на глубине двадцать два метра!
Круглое лицо его сияло от предвкушения удовольствия. Он нашёл возможность выступить с темой, которая будоражила его воображение. «Это еще что! — продолжал он яро. — Вот во время войны как бывало. Называется это «защемить задницу», господин лейтенант. Защемить во имя отечества! Так как «круглые дукаты» моряка, выброшенные за борт, всплывают на поверхность и могут выдать местоположение лодки. Один ветеран-подводник рассказал из времён войны такой случай. Они лежали на грунте тридцать шесть часов…»
— Не могли бы вы найти для застольной беседы другую тему?! — сказал командир.
Мы провели на грунте два часа. Затем обучение продолжилось. Мы всплыли — сначала на перископную глубину, а затем на поверхность.
От тяжёлого воздуха немного поташнивало. Он был насыщен углекислотой и прогорк от запаха топлива.
С тех пор я много поплавал на лодках, и пребывание под водой стало для меня совершенно обычным делом, но воспоминание о первом погружении осталось в памяти навсегда. Потому что люди и вещи воспринимаются всегда ярче и памятнее либо при первой встрече, либо при расставании с ними…
По окончании курса я был назначен первым вахтенным офицером на U-26. Моим первым командиром был капитан-лейтенант Хартманн. «Острый как бритва, — говорили о нём, — но есть чему у него поучиться».
