– Что ж, – вздохнул я, машинально поглаживая белую шерсть Синдбада-пешехода, – будем считать, что под этим великолепным небом никогда не бродили Сфинксы. Выдумки все это… И, судя по всему, именно мои дурацкие выдумки!
Верблюд повернул ко мне свою потешную морду. У него были удивительно умные глаза, такие же золотистые, как у Сфинкса. Под его снисходительным взглядом я почувствовал себя напроказившим школьником.
А потом дромадер медленно зашагал по волнистой поверхности пустыни. Солнце стояло в зените, так что определить направление было совершенно невозможно. Но я мог поклясться, что умница Синдбад отправился именно на север – куда же еще?
Иногда моя судьба на время забывает о своей природной стервозности и делает мне удивительные подарки. Первые несколько дней путешествия по пустыне оказались как раз таким подарком – головокружительно, по-купечески щедрым.
Мои дни были полны сладкого одиночества, не замутненного ни воспоминаниями о прошлом, ни беспокойством о будущем, ни чьим-то утомительным обществом, ни даже физическими ощущениями. Палящие лучи полуденного солнца, обжигающий холод ночей, вынужденная неподвижность и ритмичное раскачивание верблюжьей спины не причиняли мне ни малейшего неудобства.
Немудрено: я почти отсутствовал, а потому испытывать ощущения было, можно сказать, некому. Впрочем, время от времени я все-таки ненадолго появлялся на поверхности, чтобы восхищенно оглядеться по сторонам и снова отступить в уютную тишину небытия.
Это продолжалось целую вечность. Впрочем, если бы кому-то пришло в голову измерить эту самую вечность числом солнечных закатов, она, пожалуй, оказалась бы одной коротенькой неделей.
Но один из закатов разбудил меня по-настоящему. Впрочем, меня вывело из оцепенения не буйство багровых сполохов на горизонте, а рев моторов аэроплана, который нахально пронесся буквально в нескольких метрах от моей макушки. Я вспомнил игрушечный самолетик, рассмешивший меня незадолго до встречи со Сфинксом – кажется, он был точной, но сильно уменьшенной копией этого самого аэроплана. Во всяком случае, я узнал сине-бело-красные круги на крыльях и черного кота с желтым бантом, нарисованного на хвосте: такое, пожалуй, ни с чем не перепутаешь!
Мой волшебный щит, о котором я уже успел позабыть – все эти дни он благополучно проболтался у меня над головой, – забеспокоился и полез меня защищать. Разумный предмет занял выжидающую позицию напротив моего лица и лишил меня возможности любоваться бантом на кошачьем хвосте. Через несколько секунд мой защитник убедился, что опасность мне не угрожает, и вежливо переполз повыше, но никакого аэроплана я уже не увидел, только мутное пятнышко, почти неразличимое на фоне серебристого неба.
– Да ты, брат, паникер! – укоризненно сказал я щиту. – Не дал мне посмотреть на самолетик…
Собственный голос порядком меня удивил: он оказался хриплым и безжизненным. Впрочем, я тут же понял, что просто давно им не пользовался. Думаю, еще никогда в жизни мне не удавалось молчать так долго.
Потом я с удивлением обнаружил, что меня наконец-то посетили простые человеческие желания: мне вдруг захотелось есть и спать. Да и просто размять ноги было бы неплохо. Более того, мне еще и в туалет приспичило!
– И что мне теперь делать, дорогие мои? – спросил я, обращаясь не то к щиту и верблюду, не то к непостижимым силам, управляющим ходом всех событий во Вселенной.
Ответа, разумеется, не последовало. Впрочем, Синдбад тут же послушно остановился и опустился на землю, чтобы дать мне возможность спешиться. Ноги мои поочередно ступили на светлый песок; к ним тут же присоединилась задница: надежные прежде задние конечности наотрез отказались удерживать тело в вертикальном положении. Отвыкли, надо полагать.
– Вообще-то, мне наверняка полагается какой-нибудь походный дворец с хорошей постелью и чистым сортиром, если уж я такой великий начальник, – мечтательно сказал я.
Ничего не произошло. Я, признаться, чертовски огорчился, поскольку надеялся, что столь пустяковые «бытовые» чудеса будут теперь твориться совершенно самостоятельно, мне и пальцем шевелить не придется. Тем паче что я так и не вспомнил, какими частями тела следует шевелить в подобных случаях.
Синдбад ткнулся влажным носом в мое колено. Убедился, что я обратил на него внимание, и потянулся мордой к небольшому кожаному мешочку, висящему на его шее.
– Ты хочешь, чтобы я там порылся, да? – спросил я.
Верблюд энергично мотнул головой. В его глазах ясно читалось умиленное одобрение: «Умница ты моя!»
Я осторожно взял мешочек в руки, удивился его неожиданной тяжести, торопливо потянул тонкий шнурок. Шнурок, разумеется, тут же затянулся еще туже: никуда не денешься, мое знаменитое везение!
Следующую четверть часа я посвятил манипуляциям с завязками – как еще ногти не сломал… В мешочке обнаружился небольшой кувшинчик, довольно небрежно вырезанный из цельного куска какого-то незнакомого мне зеленоватого камня – не то нефрит, не то малахит; такого «знатока» ювелирного дела, как я, конечно, еще поискать.
Я удивленно посмотрел на верблюда.
– И что я должен делать с этим сувениром? Поставить на книжную полку? Прости, милый, но мои книжные полки слишком далеко отсюда.
Теперь Синдбад наградил меня печальным снисходительным взглядом. «Ты, конечно, редкостный идиот, хозяин, но я тебя все равно почему-то люблю», – говорили его мудрые глаза.
Мне стало стыдно, и я снова повертел в руках кувшинчик, пытаясь понять, на кой черт он мне сдался. Потом мне пришлов голову, что в этой непритязательной таре вполне может скрываться какое-нибудь волшебное зелье – почему бы и нет?!
Вдохновленный таким предположением, я снова принялся сокрушать свои многострадальные ногти. На этот раз им пришлось извлекать пробку из узкого горлышка сосуда. Сей бессмертный подвиг отнял у меня кучу времени, но в конце концов я справился.
Потом началось черт знает что, в лучших традициях малобюджетных фильмов-сказок времен моего детства. Стоило мне вытащить пробку, как из кувшинчика повалили густые клубы разноцветного дыма. Дым сопровождался мощной волной недвусмысленно скверного запаха. В довершение всех бед магический сосуд стал горячим, как закипающий чайник.
Я обиженно взвыл и разжал пальцы. Кувшин полетел на песок, а я поспешно отправил в рот травмированную конечность: безотказное средство первой помощи, помогает практически от всех мировых зол.
Через несколько секунд я извлек изо рта исцеленные пальцы и с облегчением выругался.
– Не мог бы ты великодушно растолковать мне значение этих удивительных слов, Владыка? – вежливо осведомился чей-то низкий голос. Он исходил откуда-то сверху, так что в первое мгновение я изумленно решил, что консультация потребовалась самому господу богу, который, оказывается, все-таки есть, но почему-то не знает элементарных вещей.
Я поднял голову, и моя нижняя челюсть медленно опустилась на грудь: передо мной стоял полупрозрачный великан. В нем было никак не меньше десяти метров роста. Бритый череп и развевающееся на ветру белоснежное одеяние делали его облик каким-то совсем уж неземным.
– Я – твой преданный раб, Владыка, – сообщил великан.
Новый знакомый явно наслаждался моим замешательством; голос его звучал снисходительно, как у взрослого, ввязавшегося в детскую игру.
– Ясно, – вздохнул я, чувствуя себя полным идиотом. – Что-то под этим небом в последнее время развелось множество желающих продолжить свой жизненный путь в качестве моей прислуги… Ну а имя-то у тебя есть?
– Хвала Всевышнему, я не обременен этой обузой! – ответствовал великан.
– Ну-ну… – Я задумчиво разглядывал это чудо природы, пока меня не осенило: – Слушай, ты что, джинн?
– Ну да. А кто же еще?
Я переворошил недра своей памяти, пытаясь припомнить все, что говорилось о джиннах в арабских сказках, каковых я в свое время прочел великое множество – как чувствовал, что пригодится! Не то чтобы я действительно считаю сказки таким уж надежным источником информации, но иного в моем распоряжении не было.