Я смотрела в его глаза, а видела глаза Ричарда. Слышала его голос. Он звал. Звал на помощь. А я не верила. И ничего не могла с этим поделать…
А император продолжал говорить:
— Я вчера ведь почувствовал, что вы зовете на помощь. Но я услышал, что вы зовете Ричарда. И подумал — так тому и быть. Он придет вам на помощь. Героический и сильный. Вы помиритесь. И простите меня.
Я вытерла слезы, размазывая тушь. Ну, что ж ты будешь делать. Все-таки достал.
— Ваше величество… Фредерик. Хватит. Пожалуйста… Дайте мне время. Я верю вам. Но мне нужно побыть одной. В моем мире так… восстанавливаются.
— Хорошо. Могу я спросить про перстень?
— Долго же вы терпели, — улыбнулась я.
— Не хотел вам мешать разобраться в себе.
— Сразу скажу — это ничего не значит.
Император как-то светло улыбнулся, но тут же встревожено проговорил:
— Но теперь, когда мы все выяснили, я должен знать, где мой сын.
— Этого я не знаю. Но возможно, ему нужна помощь. Вы должны найти его.
— Я связался с Владыкой Иром. Наши совместные усилия ничего не дали… Кентерберийские болота пусты. Змеи тоже исчезли. Болота — язва империи, с тех самых пор как… Впрочем, это не важно. Важно, что змей там нет — ни одной. Мы все проверили. А вывести их пытались поколениями! И никто не мог справиться с этой задачей.
— Возможно, были те, кто не очень-то и хотел избавляться от возможности уничтожить мага? — я посмотрела на Фредерика.
И подумала о том, что абсолютная власть почти всегда слепа в своем могуществе и тотальном контроле… Император меня не услышал. Он думал о сыне.
— Вероника… Ричарда нет в мире империи. В вашем мире его тоже нет. Его… нет нигде.
ГЛАВА 23
Над Питером стоял туман.
Уже несколько дней. То легкий, обволакивающий точно кружевом, то густой, как молочный кисель. Ярко-оранжевые вечерние всполохи фонарей и нервные огни светофоров намекали, что придет весна — а вместе с ней вернутся и краски в город.
Но пока в это верилось с трудом.
Весна… Никогда так ее не ждала…
Уговорить себя, что все будет хорошо. Дни станут длиннее, а ночи короче. Скоро, очень скоро, в город прилетят теплые ветра, принесут с собой что-то новое. Возможно, лучшее.
Под усиленной в несколько раз охраной (распоряжение императора) родители и сыновья получили разрешение свободно перемещаться между мирами. Мама с папой носили артефакты перехода в специально приобретенных для этого чехольчиках, и воспринимали их как еще один мобильный телефон. Феликс ходил. Он еще уставал, но коляска была забыта. Пашка учился в Академии, но на фехтование ходил и в школу олимпийского резерва тоже. Я часто всех видела, и от этого было спокойно и тепло.
Следующим днем, после отбытия из империи, я пришла на работу. Сдала в отел кадров больничный лист. Ни к кому не обращалась, просто пожелала перед саквояжем, чтобы он там появился. Если пойдут проверять в поликлинику — так тому и быть.
Отвела занятия, сходила в магазин. Поняла, что с деньгами напряженка. Все подорожало, а от имперских денег я отказалась. И вообще — подходил день икс — надо было платить КАСКО за машину. А это, как обычно — засада… Зато это мои, родные, до боли знакомые проблемы, а это значит что скоро все вернется на круги своя.
И вот я прикидывала «у кого бы перезанять, чтобы потом переотдать» — мультик такой был, про Масяню…
Имперцы больше не появлялись.
Все-таки хорошо, что моя работа связана с преподаванием. Видишь вокруг себя людей. Сначала равнодушие в глазах, потом легкий интерес, смешанный со скепсисом — дескать: «Давайте посмотрим, что нам тут расскажут». А ты им ставишь нарезку из хроники Великой Отечественной войны. А не почему. И не к дате. Просто так. Просто — чтобы помнили и было о чем поговорить. А потом задаешь свой любимый вопрос:
— Кто знает, когда советская авиация в первый раз бомбила Берлин?
Наблюдаешь с улыбкой, как народ роет в Интернете. И — я люблю этот момент — они находят, что восьмого августа сорок первого года. И такое изумление в глазах…
— Я сама так же удивилась, когда об этом узнала, — говорю я им. — Была в Александро-Невской лавре — и перед входом в собор увидела могилу командира одной из эскадрилий. Тоже сначала не поверила. Представьте. Восьмое августа. Безнадега же полная. Сорок восьмой день войны. Отступление. Абсолютное превосходство немецких армий. Танки со свастикой. Вражеские самолеты в небе… А тут… Бомбежка Берлина. Еще наши раскидали газету «Правда» и листовки…