«Ну, слава те Господи, вышел к провулку, три шага шагнуть - и тама».
А у кума перед двором стояла роскошная ива. Ветки, как девичьи косы, свисали до самой земли. Здесь-то, в тени да прохладе, скрывались от полуденного зноя фронтовики - друзья деда Сани.
Только он стукнул в калитку, только успел порадоваться, что никого не «встрел», как неожиданно, из-за спины послышался ехидный вопросец, явно предназначенный для него:
- Санек, ты куды? О, да ты, никак, змерз? Гля, мужики, ушанку на голову нацепил!
Тут деда Саня понял, что допустил оплошность: левое ухо шапки в спешке позабыл опустить. Из-за него белела стриженная часть головы, по шее и по лицу ручьями струился пот. Дар речи пропал в одночасье, кисти беспомощно свисающих рук крутили перед станичниками замысловатые фигуры.
А голос обидчика все куражился:
- Ох, господи! Санек, да ты лето с зимой спутал. Ты чо это? Тебе сюды к нам низзя, тута у нас для тебя холоднО!
В кругу на пенечке гордо стоял «Портвейн» и всем было хорошо-хорошо! Всем, кроме Александра Петровича.
Он судорожно сглотнул, не ведая как же быть, а мужики гоготали, как гуси, наперебой звали его «к столу».
Дед Саня присел, обреченно стащил с головы ушанку. Под деревом стало тихо. Потом, тот же самый голос, что минуту назад куражился, мрачно сказал:
- Глиди ж ты, вот это баба!
Все сразу сочувственно зашумели, зароптали на бабью несправедливость и налили деду, как пострадавшему, полный стакан вина.
Тостующийся сказал:
- Ну, с Богом! А то завтрева работы ой, мно-ога!
И так получилось, что сошлись здесь, под ивой, все как-то обойденные злодейкой-судьбой. У одного сын «городскуя» привез, своих девок ему мало, а у ей, от рождения, ногти красныя на пальцах растуть. Другому сноха принесла «очереднуя» девку... эх, ма, вымирает казацкий род! И пошло... и поехало...
Неудачи всех породнили. Кто-то сбегал за машинкой до кума, деда Саню красиво подстригли и довольные этим подняли последнюю чарку:
- Ну, баба... она, канешна создания вредная, а без нее - обойдись! За нас, мужики, чтобы бабы нас дюже не забижали и по домам. Завтрева работать ить нада!
Путь к дому был долгим. Через станицу мимо «гадюшника» протекала речушка Каменка, в лето почти пересохшая. Через нее казаки соорудили висячую «кладку» (мостик). А впадала та Каменка строго перпендикулярно в такую же маленькую речушку, издревле названную Вонючкой. Кто и за что дал этой красавице такую обидную кличку, никто теперь и не вспомнит. А была она не хуже других: легко и задорно несла свои быстрые воды приемлемой чистоты и прозрачности.
Подошел деда Саня к мостику, покачался и порешил:
- Не нада нам рисковать, тёмна. Пойду вброд, так будя надежна.
Скинул свои башмаки - и вперед.
Русло любой горной реки загромождено валунами. Стукнувшись пару раз, он стал осторожнее обходить крупные камни. А чтобы зазря не терять время, намечал для себя завтрашний план работ. Шел деда Саня, шел и вдруг обнаружил, что берег куда-то пропал. По спине пробежал холодок. Сбитые пальцы ног сильно саднило, но страх придавал силы и он побежал, поминая Бога, прося у него прощения и защиты. Бежал, как ему показалось, целую вечность. И вдруг, упал.
Как он потом рассказывал, «руками - грабы, грабы! Грабы обо что-то твердое... Господи, это же берег! Услышал мою молитву, отпустил на землицу!»
А внизу обе речушки слились воедино и, ехидно посмеиваясь, понесли свои воды через преграды, чтобы вырваться на равнину, дать тень своим берегам и напоишь иссушенную землю живительною прохладой.
Отлежавшись ничком, деда Саня перевернулся на спину. В небе ему подмигивали яркие звезды. Дескать, поживем еще, старичок. Ярко светила луна. Все вокруг было необычайно ново.
Он встал и спустился к реке. Вымыл руки, вытер их о траву и пошел, в изумлении рассуждая о вечном:
Дома все жаловался:
- Как жаш эта оно палучилась? Вдоль русла пашол, думал хана мине. Не обошлось тут без нечистой, утета так. Только Бог вывел на сушу.
Бабка, зевая, ответила:
- Жгри больше ее, проклятую, он тибе ишшо ни туда заведёть. С сатано й не шутють.
Дед Саня согласно кивнул и лег, потрясенный, спать. Лежал и все думал: «Не видал ли кто? А то ить, засмеють...»
Прошло лето, когда от жары истомились не только люди, но даже земля. Отдала кормилица все соки новому урожаю. Незаметно наступила кубанская осень, порадовала людей щедростью и разноцветьем. И опять человеку надо спешить: убрать, сохранить то, что послала ему природа. Вот когда выделяется взором все самое красное, самое спелое, самое вкусное.