И Драко повзрослел тоже.
Поначалу он боялся смотреть Гермионе в глаза, стыдился своего поведения, стыдился своей сумасшедшей тетки, от пыток которой Грейнджер визжала как резаная, извиваясь на ледяном полу менора. Ему не хватало смелости извиниться, но он все осознал. Осознал еще давно. Совесть ежедневно нашептывала ему, подначивала подойти к ней и произнести такое простое и одновременно сложное слово «прости».
Просить прощения всегда тяжело.
Но когда он собрался с духом и решился поговорить с ней как-то вечером, Гермиона сама подошла к нему и пригласила в башню на свой День рождения. Так просто. Будто они давние товарищи. И Драко снова струсил, снова промолчал, посчитав ее приглашение белым флагом, символом мира.
Кажется, она совсем не злилась. И этот факт теплом отозвался у него в груди — она не ненавидит его.
Он заметил, как она заволновалась, когда увидела его на пороге в вечер праздника, как поглядывала на него исподтишка, думая, что он слишком увлечен разговором с ребятами и не замечает ее. А он замечал. Замечал и плотоядный взгляд Уизли, обращенный в ее сторону. И сам не понимал, почему он обратил на это внимание.
Драко внезапно разонравилось проводить свободное время в гостиной Слизерина. Там было слишком шумно — Блейз постоянно выяснял отношения с Дафной, Грегори слишком громко ржал по поводу и без. Малфою казалось, будто он не на своем месте. Ему постоянно хотелось уйти.
А уходил он в гости к Тео. По крайней мере, он старался убеждать себя в этом. Хотя в скором времени у Драко не осталось сил отрицать, что в башню старост он наведывается не только к лучшему другу.
Тео в тот период наоборот зачастил в подземелья к однокурсникам — в башне ему было скучно. И Малфой стал занимать его комнату, когда тот отсутствовал, чтобы в тишине почитать, подготовиться к занятиям. И быть ближе к Грейнджер.
С ней рядом Драко было спокойно. И ему хотелось компенсировать то скотское отношение к ней и проводить с ней время, чтобы она знала — вся его ненависть и отвращение в прошлом. Это стало, своего рода, безмолвным извинением.
Сначала они обменивались неловкими улыбками, когда пересекались в гостиной, потом стали вместе готовиться к занятиям, помогали друг другу с заданиями. А немногим позже штудировать библиотечные фолианты им стало не так интересно — интереснее было разговаривать.
У них было мало общих тем, но это не мешало получать удовольствие от общества друг друга.
Драко безумно нравилось, как розовели щеки Гермионы, когда он пристально смотрел на нее. Она всегда смущалась под его взглядом, но не пыталась просить его не смотреть. Драко знал, что ей нравится, когда он на нее сморит. Прекрасно видел, что он сам нравится ей.
Это его и погубило. Ее чувства.
Малфой боролся с собой, но вскоре осознал, что ему хочется ответить ей взаимностью. Однако не все было так просто.
В один из выходных дней, когда Тео в очередной раз проводил время в подземельях, Драко как всегда занял его комнату и устроился на его кровати с книгой в руках. Он слышал, что Грейнджер была на месте — тонкая стена между комнатами позволяла слышать все шорохи. Малфой не стал заходить к ней и навязывать свое общество. Ему было достаточно быть поблизости, пусть и через стену.
Смысл прочитанного Драко улавливал плохо, ему приходилось перечитывать предложения, чтобы понимать, о чем идет речь. Мысли его были где-то далеко.
Шум воды из ванной окончательно сбил его, и Малфой стеклянным взглядом пялился в одну точку на странице, представляя, как моется Грейнджер. Внизу живота тугим узлом медленно завязывалось напряжение. Ему лучше было убраться отсюда подальше, но он не успел этого сделать.
За едва приоткрытой дверью послышались приближающиеся шаги, а затем и возмущенный голос:
— Тео, сколько раз мне еще попросить тебя, чтобы ты закрывал зубную пасту? Разве это так…
Гермиона осеклась на полуслове, распахнув дверь и увидев на кровати вовсе не Теодора.
— Прости. Я думала, Тео здесь, — она стушевалась и слегка съежилась под внимательным взглядом Драко.
Хоть на ней и был атласный халатик, одетой Гермиона себя не чувствовала. Голые ноги, все еще влажные после душа, покрылись мурашками, а щеки заалели, и она обняла себя руками, прикрывая грудь, потому что почувствовала, как твердеют соски. Но Драко уже успел все заметить.
Тогда между ними все произошло. Гермиона не сопротивлялась, когда он поцеловал ее, когда распахнул халат и уложил на кровать. Она была такая податливая. Таяла в его руках, как магловский пломбир под палящим солнцем. И чем мягче была она, тем настойчивее действовал Малфой, сходя с ума от ее вздохов, всхлипов, и осторожных прикосновений.
Он был у нее первый, но она ни словом, ни жестом не дала ему этого понять. Только когда он одним резким толчком вошел в нее на всю длину, он все почувствовал. И шокированно уставился в ее испуганные глаза.
Драко не сказал ничего и продолжил неторопливо двигаться, давая ей привыкнуть к ощущениям, а зверь внутри него утробно урчал от осознания того, что Гермиона доверила Драко самое ценное. Грейнджер цеплялась за его плечи, больно впиваясь ногтями в кожу, но не издала ни звука, хоть и было очень больно.
— Я люблю тебя, Драко, — услышал он ее шепот, когда кончал.
Малфой думал, что ему показалось. Он не мог этого слышать, потому что она не могла такого сказать. Ведь не могла же?
Лифт наконец прибыл на этаж. Драко невыносимо хотелось покинуть Министерство. Его бросало в жар. Нужно было срочно проветриться.
— Грейнджер сегодня совсем с катушек слетела. Заставила переписывать отчет из-за одной неверной строчки. Мужика бы ей найти. Он-то найдет способ ее успокоить, — мужчина позади Драко похабно засмеялся, и Малфой пожалел, что не подождал следующего лифта, чтобы ехать одному. Еще один такой намек, и его кулак впечатается в наглую физиономию этого клерка.
— Так она же всех отшивает, — ответил ему второй. — Сколько мужиков пыталось к ней подкатить? Она даже Дэвидсону отказала, а по нему, между прочим, столько баб вздыхает. Уж не знаю, какого принца она ждет. — Лифт приехал в Атриум, и Драко поспешил прочь. Подальше от ее имени и от самой Грейнджер.
А действительно, скольким мужчинам отказала Гермиона? Наверное, порядка пятнадцати или около того. Она точно не помнила.
Был среди них Джон Дэвидсон — нынешний глава Отдела международного магического сотрудничества. Он незначительно старше ее, высокий кареглазый брюнет, одет всегда с иголочки. Денди, не иначе. Слишком смазливый и самодовольный. Такие всегда будут любить себя гораздо больше, чем свою женщину.
Предлагал Гермионе отношения и молоденький стажер Льюис, только что окончивший Хогвартс. Целеустремленный, готовый много работать. Свежая кровь. С пылу с жару. Но думал он только о желанном переводе с должности стажера, а в нерабочее время цеплял таких же юных сотрудниц, с которыми по ночам избавлялся от бурлившего в организме тестостерона. Серьезностью тут и не пахло.
Сэмюэл Кинг — заместитель министра маглов тоже отметился в этом списке. Не самый приятный человек. Очевидно, у него огромный багаж комплексов, который он героически таскает с собой всю жизнь. Кинг не искал любовь, он искал женщину, которая будет смотреть ему в рот, подчиняться и нянчиться с шестью детьми, ежедневно стоя у плиты за готовкой ужина для любимого мужа. Кажется, его недолюбили в детстве.
В каждом мужчине ее что-то не устраивало. Они все были далеко не подарки, но, при желании, некоторым можно было дать шанс. Но Гермиона не дала.
Их недостатки были такими явными для нее, такими мешающими. Ее могла не устроить в человеке сущая мелочь, и Грейнджер раздражалась, даже не пытаясь успокоить себя. Все, кто крутились около нее, были не теми, кто ей нужен. А тот, кто действительно был необходим, давно наплевал на нее и на ее к нему отношение.