…С любовью, твоя Ламби.
5 июня 2003 года
…Сегодня я узнала, что ты переехал во Францию. Я сожгла три экземпляра «Пророка» с твоей колдо на первой полосе. Мне так больно, Драко. Ты бы знал, как мне больно…
…С любовью.
Кое-где на пергаменте расплылись чернила. Она плакала, когда писала это. В прошлый День рождения, когда Малфой принимал гостей в новом особняке под Парижем, Гермиона рыдала, продолжая признаваться ему в любви, давясь горечью, которой и так была сыта уже по горло.
Взгляд снова упал на текст.
«Ты бы знал, как мне больно».
Он медленно встал, даже не собрав пергаменты обратно в шкатулку, и еле передвигая ногами, вернулся в ее комнату.
Драко всегда думал, что его невозможно сломить, сделать больно. Но Гермиона смогла. Смогла заставить его чувствовать.
Сколько их было? Писем в той коробке? Неважно. Каждая прочитанная строка была словно ударом под дых — хотелось корчиться и морщиться от той боли, что сквозила в каждом исписанном тонким почерком пергаменте.
Знала бы ты, Грейнджер, как больно сейчас мне.
Малфой принял решение молниеносно, сомнений не оставалось. Он подошел к ее письменному столу и осторожно открыл верхний ящик, чтобы не шуметь. Ему нужно найти перо и чистый пергамент.
Но резко стало не до этого. Грейнджер никогда не перестанет его поражать.
В ящике поверх каких-то безделушек лежала фотография в рамке. И Малфою снова стало нечем дышать.
На изображении Гермиона полным обожания взглядом смотрела на Драко, а он смотрел в объектив. Тогда Тео в шутку сфотографировал их на магловский аппарат, который прислали Гермионе родители по ее просьбе. А эту рамку чуть позднее он сам подарил ей, чтобы она поместила туда фото, когда проявит его.
За секунду до того, как Тео нажал на кнопку, Гермиона сказала Драко, что любит его.
Малфой дрожащими руками вынул из ящика обычный листок, который первым попался под руку, и взял со стола перо, которое почему-то раньше не заметил. Нужно быстрее уйти, иначе ему станет дурно. Нужен кислород.
Он обернулся и в последний раз посмотрел на спящую Гермиону, прежде чем обмакнуть перо в чернильницу, оставить послание и уйти.
Уже утром Гермиона, не до конца проснувшись, увидит разбросанные по дивану письма, а после подойдет к своему столу и заметит их с Драко первую и единственную совместную фотографию в рамке, которую она всегда хранила в ящике стола, а рядом с ней записку, торопливо написанную неровным, но знакомым почерком:
Поужинаешь со мной сегодня, Ламби?
Комментарий к I. О гибели
Всем привет!
Знаю, история непростая, и изложена она непросто, но надеюсь, что хоть кому-то она понравится.
Буду рада вашим лайкам и отзывам:)
И если вам зашла эта работа, то у автора есть еще одна: https://ficbook.net/readfic/11541341 Вдруг;)
========== II. О спасении ==========
Спасение утопающих — дело рук самих утопающих.
Только вот трудно спасаться, когда ты захлебываешься и тонешь. Тебе нужна чья-то рука. Которая или вытащит, или утопит окончательно. Прекратит твои страдания.
Гермиона дождалась своей спасительной руки. Руки, которая не позволила ей утонуть. Руки, которая сейчас протягивала ей чашку с ароматным черным чаем с лимоном и медом. Как она любит.
На улице лил дождь, а мягкий диван и пушистый плед казались Гермионе лучшим убежищем от такой скверной погоды. А когда он присел рядом и, приобняв, поцеловал ее в висок, Грейнджер не сомневалась: эти объятия — лучшее место, где она была за всю свою жизнь.
И в этот момент, положив голову ему на плечо, она не жалела ни о чем, что было позади. Теперь Гермиона Грейнджер как никто понимала смысл фразы, прочитанной когда-то давно:
«Все, что ни происходит, всегда так, как нужно, и только к лучшему».
Теперь она в этом уверена. Она убедилась в этом на собственном примере.
В ту субботу, проснувшись и потратив около часа на то, чтобы осознать, что записка на столе реальна и оставлена Драко, Грейнджер устремилась к Джинни на всех парах, чтобы поделиться новостью.
Миссис Поттер в ответ на радостные возгласы Гермионы удостоила подругу скупой улыбкой и пробормотала сухое «понятно», продолжив возиться у плиты. Она не разделяла восторгов подруги.
Грейнджер представлялась Джинни несмышленым и наивным ребенком, которому только предстоит узнать о сути вещей и понять кое-что о людях и жизни в целом. Проблема была только в том, что данный ребенок ни в какую не станет слушать любые доводы и объяснения. Горящие глаза Гермионы так и кричали о том, что их обладательница сейчас находится в экстазе и готова напасть на любого, кто испортит ей удовольствие.
— Он никогда не звал меня никуда. Тем более в ресторан! А эта записка — не плод моей фантазии, — Гермиона потрясла клочком бумаги перед лицом подруги. — Он действительно пригласил меня на ужин.
Джинни лишь закатила глаза и покачала головой. У нее не было ни сил, ни желания переубеждать Гермиону. Ее беременность и домашние заботы отнимали всю ее энергию, и спор с Грейнджер не входил в ее планы.
В конце концов, Гермиона может оказаться и права. Одному Мерлину известно, что в голове у этого нахального блондина.
Грейнджер полдня готовилась к встрече с Драко, хотя один момент, на который ей указала здравомыслящая Джинни, несколько портил общее впечатление. Малфой не уточнил, где будет ужин, во сколько он будет, стоит ли ей прийти на место самой или он зайдет за ней? Это приглашение настолько вскружило ей голову, что о самом главном Гермиона задумалась далеко не сразу.
Она битый час рассматривала себя в зеркале. Наконец, нашелся повод надеть ее любимое платье, которое до этого было удостоено выхода в свет всего единожды — на благотворительный прием в Министерстве, когда ее объявили новым заместителем министра. Темно-алое, почти до щиколоток, с асимметричным подолом, глубоким вырезом на спине и соблазнительным разрезом вдоль правого бедра, сквозь который выглядывала ее тонкая ножка, когда она делала шаг. Грейнджер блистала в тот вечер, и ей хотелось блистать и сегодня. Показать Малфою, от кого он отказывался все это время. Маловероятно, что он захлебнулся бы слюной при виде нее, но Гермиона определенно произвела бы на него впечатление.
Только вот не судьба была этому платью украшать свою хозяйку в этот вечер. Потому что Драко Малфой так и не объявился.
Гермиона просидела в гостиной полвечера, ожидая звонка в дверь. А когда взгляд упал на настенные часы, она поняла, что в очередной раз побыла дурой, доверилась, а в ответ получила привычное «ничего».
Она вспоминала реакцию Джинни, ее снисходительную улыбку и печальный взгляд. Подруга ведь предупреждала ее, оказалась гораздо умней. И теперь Гермиона могла злиться только на себя, винить только себя за то, что понадеялась, бездарно потратила вечер и в очередной раз осталась ни с чем.
Грейнджер даже не хотелось плакать. Она была словно выжатый лимон — в ней будто не осталось ничего, только пустота.
Массивные серьги со звоном полетели в шкатулку, платье было небрежно брошено на диван.
Гермиона долго смотрела на собственное отражение в зеркале ванной и задавалась вопросом: когда же она, наконец, перестанет лицезреть эту несчастную физиономию перед собой? Наступит ли этот день, когда она будет счастлива?
Она уже слабо в это верила.
Грейнджер долго стояла в душе, смывая с себя прошедший бесполезный вечер, натирая мыльными руками накрашенное лицо, будто норовя добраться до мозга и как следует отмыть и его тоже, вычистить всю дурь.