— Так, значит, теперь ты — пани Яник? Поздравляю, — холодно произнесла я.
Но деньги дала. И он, ее муж, стал взбираться на высокие деревья со страховочной веревкой, совсем как альпинист. Эва сообщила мне, что, к сожалению, дня не проходит, чтобы она не думала о том, что он может не справиться и свалиться с дерева. Она даже готовит себя к этому. Но он любит эту работу. Ничего не поделаешь. А еще они купили деревянную развалюху недалеко от Варшавы, отремонтировали. Вернее, новоиспеченный муж привел дом в порядок в свободное от лазанья по деревьям время. И переехали туда, когда родился их первенец. Я навестила их, чтобы посмотреть домик и внука. При виде «деревянного коттеджа», как его называла Эва, мои ноги подкосились. Это была избушка на курьих ножках, которая при первом же сильном порыве ветра могла развалиться. Крыша в нескольких местах провалилась, окна забиты фанерой, покосившееся крыльцо… в общем, полный кошмар. И они хотели растить тут ребенка! Я не выдержала и предложила Эве (несмотря на то что была свято уверена: если решили жить самостоятельно, то должны справляться со всем сами), чтобы на деньги, которые лежат у меня в банке, они построили себе приличный дом. Я знала, что от меня они бы не приняли такого подарка, и мне пришлось сказать, что эти деньги принадлежат Эве в качестве наследства, оставшегося после прадедушки. Так и произошло: рядом с деревянной «виллой» вырос кирпичный домик, а рассыпавшуюся халупу они разобрали.
— Не любишь своего зятя? — спросил Александр. Вернее, он спросил: «Вы не любите своего зятя?» Тогда мы были еще на «вы».
— Даже не знаю, — ответила я. — И люблю и недолюбливаю. Я в обиде на него за то, что он лишил мою дочь чего-то важного…
— Чего же именно?
— Стартовой площадки для лучшей жизни.
Александру явно не понравилось то, что я произнесла.
— А какая она, по-вашему, должна быть эта лучшая жизнь? — осведомился он.
— Речь больше идет о жизни духовной. Она определяет статус человека.
— А может, все дело в подражании и степени похожести?..
Я вернулась домой после полуночи и сразу легла спать. Два следующих праздничных дня провела за работой. Из Варшавы мне прислали корректуру раздела книги, соавтором которой я была. Этот сборник трудов коллектива научных работников целиком должен был выйти весной. Так же плодотворно у меня прошла и неделя перед Новым годом. Я уже подумывала, не купить ли шампанского. Ведь мне предстояло встречать Новый год в Париже. Но пить шампанское в одиночестве?
Александр, должно быть, уехал — из-за стены не было слышно ни звука. Спрашивая свой ключ на ресепшн, я все пыталась высмотреть, лежит ли его в ячейке. Ключ лежал. Значит, его действительно не было. Возможно, уехал домой и развлекается где-нибудь с Надей. Это мысль огорчила меня. Как будто у меня были какие-то права на этого человека. Абсурд, да и только. У него была своя жизнь, у меня — своя.
Вечер начался, как любой другой, — я смотрела на маленьком экране телевизора новогодние программы, потом достала свои записи и начала составлять план ближайших занятий. Когда раздался телефонный звонок, я вздрогнула от неожиданности, предчувствуя, что после этого должно было произойти что-то особенное. Но кто мне мог звонить, кроме Эвы? Наверняка это была она. Набрала мой номер, чтобы поздравить с наступающим. Так и было. Они со своим мужем собирались отмечать Новый год в компании знакомых.
— А с детьми кто останется?
— Мамуля.
Меня она никогда так не называла. Я была просто «мама». И никогда так сердечно меня не приветствовала. Для меня был наготове беглый поцелуй, объятия и чмоканье в обе щеки. Речь не шла о ревности с моей стороны, скорее это вызывало во мне удивление — что Эва способна на что-то подобное.
— Она — простая женщина, мама, — объясняла Эва. — Ей нужна та же сердечность, которую она дарит сама.
«Каждый нуждается в сердечности», — подумалось мне тогда. Впрочем, была и другая правда — моя Эва никогда не делала всех этих дружелюбных жестов под влиянием обстоятельств. Просто та женщина была матерью человека, которого она любила. И получала свою долю проявлений любви как бы авансом. Между нами не было места подобным расчетам и, соответственно, бухгалтерии чувств. Степень нашей близости определялась по-другому и проявлялась чаще всего в драматических обстоятельствах.