Александр светился от счастья. Он вырезал нашу фотографию вместе с подписью и накрепко приклеил к кухонному шкафчику.
— Загадочная и обворожительная спутница! — повторял он, смеясь. А я была в бешенстве. Хотела даже сорвать вырезанное из газеты фото, но клей застыл намертво.
Были и другие вырезки. Одна статья в «Фигаро» была озаглавлена: «Престидижитатор Александр Н. Разумовский со своей чаровницей» — и ничего хорошего не сулила. Автор рецензии обвинял Александра в том, что он умело скомпилировал собранные другими факты и не внес ничего нового. За исключением «одного сенсационного открытия»: стих о старушке-смерти и светлокудром утопленнике. Это был чрезвычайно едкий намек, и я чувствовала себя виноватой, потому что уговорила Александра поместить в своей книге строки из народной песни.
Орли, семь минут пятого пополудни
И пяти минут не прошло с тех пор, как я в последний раз смотрела на часы. Неужели я еще чего-то жду? Почему я так нервно слежу за стрелками на циферблате? Ведь еще даже не объявляли посадку на варшавский рейс. Время еще есть… только вот на что? На что?
Он сказал, что до встречи со мной чувства для него не существовали.
— И сейчас не понимаю, что это за любовь такая, — заявил.
— Тогда почему ты твердишь, что любишь меня?
— Должен же я показать тебе, что чувствую. Но то, что я чувствую, это больше затертого «я тебя люблю», этой набившей оскомину банальности, которой люди перебрасываются между собой, словно мячиком. Переживания, которые ты во мне, Юлия, возбуждаешь, гораздо неповторимее, и название им подобрать трудно…
Он влетел в квартиру как бомба. Я услышала его еще снизу — бежал по лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек сразу.
— Ты только послушай! В первую неделю было продано пятьсот тысяч экземпляров «Последних дней царя»! Ты понимаешь, что это значит!
Я изумленно воззрилась на него:
— Так ведь ты говорил, что продажи идут со скрипом — книгу слабо раскупают.
Теперь он удивленно взглянул на меня:
— Так это во Франции. Зато в Америке — полный успех. Книга улетает со свистом. Мы будем богаты. Да что там, мы уже богаты! Собирайся, едем в Нью-Йорк!
В конце концов в Нью-Йорк он уехал один. Я не могла, потому что договорилась о встрече с ректором университета в Нантере. Откладывать встречу мне не хотелось, несмотря на то что Александр сильно настаивал. Была к тому же еще одна причина. Мы условились с доктором Мулленом сделать контрольный анализ — биопсию: я все-таки решилась на гормональную терапию. Профессор пообещал, что в больнице я проведу всего одну ночь, если, конечно, все пойдет как надо. Выходило, что Сашин отъезд был мне на руку. Хоть он и хотел знать обо всем, что со мной происходит. Только я этого не хотела, не хотела, чтоб он знал о биопсии. Но незадолго до отъезда Саша огорошил меня своей идеей — пусть на время его отсутствия ко мне приедет дочь.
Я так и обомлела:
— Да ведь она ничего не знает… не знает, что мы вместе живем.
— Вот и узнает, — с легкостью ответил он, будто речь шла о чем-то обыденном. — Если у тебя есть какие-то сомнения по этому поводу, я ей расскажу.
— Нет! Нет! — всполошилась я. — Мне надо самой все решить.
Он не знал наших отношений, которые были и близкими и одновременно далекими. Настолько далекими, что мне трудно было признаться ей, какие чувства нас связывают с Сашей. Он для нее оставался «этим русским». А кроме того, ее приезд спутал бы мои планы. Ведь я собиралась лечь в больницу. Александр не подозревал об этом и любой ценой хотел привезти Эву к нам. Позвонил ей, когда меня не было дома, и пригласил погостить в Париже.
— И что она на это сказала? — спросила я, не веря своим ушам.
— Что приедет.
— Но что конкретно ты ей сказал — кто ты? И кстати, на каком языке вы с ней разговаривали?
— Сперва пытались говорить по-польски, но все закончилось французским.
Я все еще не могла поверить. Меня грызли сомнения: неужели он на самом деле звонил ей? Но как убедиться? Набрать номер дочери я побоялась. Эва позвонила сама.
— Саша пригласил меня в Париж, — затараторила она с ходу. — И я смогу приехать дня на три. Свекровь согласилась посидеть с детьми.
«Ага, на три дня, — подумала я, — значит, успею еще лечь в больницу перед его возвращением».