После его возвращения из Нью-Йорка у нас был хороший период, несмотря на то что Саша стал очень занятым человеком — его буквально рвали на части. Нам пришлось установить в нашей квартире факс, который без перерыва урчал, жужжал и поскрипывал. Или Александр что-то отсылал, или ему приходила какая-то информация. Приглашения на авторские вечера, лекции и выступления летели со всех сторон света. Успех его книги в Америке открыл ему двери к настоящей славе. Только слава не радовала его, она раздражала и терзала. Мы перестали отвечать на телефонные звонки и, только услышав чей-то голос на автоответчике, решали, брать трубку или нет.
Правда, я заметила, что Александр старается отвечать на все звонки из Москвы. Один такой телефонный звонок сильно взволновал его. Позвонил мужчина. Какой-то Олег. Не успело его имя прошелестеть с пленки автоответчика, как Александр тут же схватил трубку. Долго молча слушал монолог собеседника на том конце телефонного провода, а потом сказал:
— Не думал, что она такая глупая. Могла бы обратиться к кому-нибудь из друзей или хотя бы позвонить мне.
Неужели речь шла о Наде? Но мой внутренний голос подсказывал, что нет, не о ней. Женщина, которую он назвал глупой, вовсе таковой не была, иначе его реакция не была бы столь быстрой и бурной. Злость в его тоне была совершенно другого рода, чем та, которую вызывали у него Надя и ее наивность, граничившая с глупостью. Меня этот звонок заинтриговал, тем более что Александр долгое время не мог прийти в себя — он явно разволновался. Сел за компьютер, но не затем, чтобы работать, а чтобы отгородиться от меня, как когда-то от Нади. На экране мигал курсор, а он словно ничего не замечал.
— Если тебе хочется побыть одному, я могу уйти, — наконец решилась прервать я тягостное молчание.
Он повернул голову в мою сторону:
— Ты что-то сказала?
— Я сказала, что, если хочешь побыть один, я могу уйти.
— Куда?
— Да все равно куда. Пойду прогуляюсь.
— Я с тобой, — сказал он, вставая с кресла.
Долгое время мы шли молча. Александр шагал быстро, и я с трудом поспевала за ним. Так мы добрались до смотровой площадки на Монмартре, откуда был виден весь этот замечательный город. Город, ставший для меня ловушкой. Но его очарование действовало на меня по-прежнему. Можно было только догадываться, осознавал ли Александр, куда мы забрели.
— Париж стоит мессы, — изрекла я.
Он изумленно взглянул на меня.
— Кажется, именно на этом месте Генрих Четвертый сказал что-то в этом роде, — улыбнулась я.
— Я знаю, кого ты процитировала.
— Знаю, что знаешь, просто я хотела с чего-то начать разговор.
Он кивнул:
— Это Москве нужна месса. И притом не одна…
И снова умолк.
— Не хочешь мне рассказать, что произошло? — решилась я все же спросить.
Он посмотрел на меня так недобро, что я инстинктивно вжала голову в плечи.
— Ты что? Боишься меня? — спросил он, нежно коснувшись моей щеки.
— Конечно боюсь. И ты бы испугался, увидев в зеркале свое выражение лица.
Мой детский лепет неожиданно разрядил напряжение между нами.
— Я просто взбешен. Я всегда бешусь, когда кто-нибудь из моих близких поступает по-идиотски! У меня есть приятельница, теперь, вернее, уже была, потому что неизвестно, что с ней будет дальше. Красивая, талантливая девушка. Актриса. И знаешь, что она придумала?! Занять деньги на однокомнатную квартиру у мафиози. Квартиру купила, только вот долг не смогла выплатить вовремя. Так бандиты выбили ей зубы. Поломали руки-ноги, порезали ее. Сейчас она лежит в больнице в тяжелом состоянии.
— О боже!
— Вот именно, боже! Почему я не в России?!
Возвращались мы молча, той же дорогой, которая теперь шла под уклон. Мне шагалось гораздо легче. Я все думала о том, что он рассказал. Ну то есть всячески пыталась мысленно сочувствовать той незнакомой мне молодой девушке. Честно говоря, у меня это не очень-то получалось. Я попросту ревновала. Ведь это означало, что она была его приятельницей? И это его волнение, когда он узнал, что с ней случилось… Что на самом деле связывало его с искалеченным телом, которое теперь лежало на больничной койке?
Но недопустимо так думать, это не по-человечески и подло. Ведь удалось же мне погасить свою ревность к Наде… Ну да, только потому, что я чувствовала себя виноватой по отношению к ней… Хотела я того или нет, но после ее отъезда заняла Надино место рядом с Сашей. Посему Надя в моем подсознании прочно связалась с угрызениями совести. А как быть с другими женщинами? С теми красивыми и умными, о которых он вспоминал в письме ко мне? Об одной из них я узнала только что. И снова стала корить себя за то, что неспособна быть великодушной и думаю лишь о себе, в то время как бедная девушка борется за жизнь. Впрочем, по большому счету, дело было не в ней. А во мне. В моем воображении. В моих страхах. И в той боли, которая рождена опасением, что кто-то другой отнимет его у меня.