Когда мы уже лежали в кровати, я спросила:
— Как зовут твою приятельницу?
— Ирина.
И снова между нами повисла недобрая тишина. Ох, не надо мне было спрашивать. Но не могла я не задать вопроса, не могла удержаться, чтобы не узнать правду. Правду, недоступную мне. В этом отчасти была и его вина — он так мало рассказывал о себе. Даже странно, как это он отважился написать мне письмо. Да еще такое.
— А вы… вы были близки?
— Зачем ты об этом спрашиваешь? И какое это теперь имеет значение?
— Ну, потому что считаю, что ты уже должен сидеть в самолете, который летит в Москву.
Он долго не откликался.
— С ней рядом Олег.
И этим мне пришлось удовольствоваться.
То, как я ждала его, эти быстрые шаги на лестнице, было даже приятно. Я радовалась тому, что он сейчас войдет, что я увижу его родную, плечистую фигуру, его лицо. А самое главное, что он обязательно придет. И пока будет приходить…
— Что бы ты сказала, если б мы переехали в Москву? — вдруг спросил он в один прекрасный день.
Я ошарашенно смотрела на него. К такому предложению я была совсем не готова, наш разговор на кладбище несколько недель назад вовсе не свидетельствовал о том, что его возвращение в Москву необходимо.
— Сказала бы, что это не лучшая идея, — помолчав, ответила я.
— Почему?
— Здесь я хотя бы могу давать уроки иностранного языка, а там вообще стану никем.
Взяв мое лицо в ладони, он заглянул мне прямо в глаза:
— Можешь вести научную работу — библиотеки всюду есть. Ты знаешь русский.
— Но с тобой мы разговариваем по-французски.
— Литературы на разных языках полно, на любой вкус.
Я отрицательно покачала головой.
— Я говорю тебе об этом, потому что буду вести семинары со студентами в Институте истории. Мне этого очень не хватало, а кроме того, надо подготовиться к защите диссертации… это тоже требует моего присутствия в Москве… Рассчитывал, что уеду туда уже осенью, но что поделаешь, меня задержала женщина…
— И эта женщина — я?
— Ты! Ты! Ты! И твой отказ обрекает меня на вечные поездки туда-обратно.
Он не понимал, что Париж для нас — единственное безопасное место. Непонятно, почему так происходило, но здесь разница в возрасте между нами не очень бросалась в глаза, и то, что мы были вместе, тут выглядело вполне естественно. Но стоило только выехать за городскую черту, как мы начинали отдаляться друг от друга. Как, скажем, в ту страшную поездку в Реймс, да и на Майорку тоже. Несмотря на то что там у нас были и хорошие моменты, я все же чувствовала себя рядом с Сашей не на своем месте. Да и здесь это место находила с трудом. Тоже, кстати, за счет отказа от своих профессиональных амбиций, которые до сих пор были для меня самым главным в жизни, и разлуки со своей дочерью… Мое нежелание перебираться в Москву не было следствием эгоизма, просто инстинктивно я чувствовала, что наш совместный выезд туда обернется катастрофой. И даже не потому, что его семья и знакомые стали бы критически оценивать наш союз. В Москве мы сами друг на друга взглянули бы по-другому. В Париже, как паре иностранцев из мира, несовместимого со здешней действительностью, к которой нам обоим пришлось приспосабливаться, нам было легче договориться. Мы создали свой собственный код, не только любовный, но и код обмена мыслями — понимали один другого с полуслова. Вот только слова, которыми мы оперировали, не были ни русскими, ни польскими…
— Есть еще другой выход. Если твое присутствие в Москве так уж необходимо, я вернусь в Варшаву, и ты вместо Парижа будешь приезжать ко мне туда…
— Ну нет! На это я не дам своего согласия, — запротестовал он.
— Но почему нет?
— Потому что Варшава отберет тебя у меня.
— А тебя отберет Москва!
Сошлись на том, что я буду ездить в Нантер преподавать язык, а он тем временем займется улаживанием профессиональных вопросов, к тому же ему надо собрать материал для новой, задуманной им книги.
В тот день он как раз отправился к своему издателю и обещал мне сразу сообщить, чем закончится разговор с ним. Поэтому, когда раздался телефонный звонок, я была в полной уверенности, что это он. Но это оказался Джордж.