— Но мы уже приготовили ужин, — защебетала Надя.
Они занимали угловой номер, значительно просторнее моего, но из окна был виден дом, который как раз начали разбирать. Какая-то адская машина, снабженная длинным «плечом» с раскачивающимся стальным шаром на конце, дробила стену, которая со скрежетом обваливалась, поднимая клубы пыли.
В комнате царил жуткий беспорядок. На столе, где мигал экраном включенный компьютер, громоздились горы бумаг, вокруг на полу были разбросаны книги.
— Саша ничего не позволяет трогать, — оправдывалась Надя, поймав мой неодобрительный взгляд.
Книги лежали также на обеих кроватях, стоявших вдоль противоположных стен. В номере, однако, не было ни Саши, ни признаков накрытого ужина. Правда, посередине был установлен стол, но на нем только белела одинокая скатерть.
— Вашему мужу не мешает шум за окном?
— Страшно мешает. Мы хотели переехать из этого номера, но в других комнаты намного меньше, чем наша… Он придет с минуты на минуту… пошел купить кое-что из напитков. Вы извините, я быстренько выну из чудо-печки курочку. Сама тут колдую-готовлю, потому что Саша не любит есть в городе… Да и дорого к тому же…
Я подняла одну из валявшихся книг. «Династия Романовых», сборник работ под общей редакцией Искандерова. Скользнула взглядом по первым строчкам предисловия. «История династии Романовых в последние десятилетия была темой, почти закрытой для официальной науки…» Ага, теперь наверстывают упущенное, подумала я, откладывая книжку.
Мое терпение было на исходе.
— Надя, может, я попозже зайду, когда ситуация прояснится?
— Уже прояснилась! — услышала я мужской голос.
Я обернулась и увидела в дверях высокого мужчину, нагруженного пластиковыми пакетами, в которых позвякивали бутылки. У него были светлые волосы, падавшие на плечи, и довольно привлекательное лицо. Трудно было назвать его красивым. Разве назовешь красивым Маяковского? Скорее нет, чем да, но у поэта были четкие, мужественные черты лица. А Саша как будто представлял собой иную версию индейца, нежели мой зять, который передвигался неслышными шагами и возникал обычно в самый неожиданный момент. К примеру, в то мгновение, когда я спрашивала свою дочь, зачем ей столько детей или как она может жить под одной крышей с человеком, который увлекается преимущественно книгами из области парапсихологии. Только у этого индейца лицо было открытым, горделивым, в нем читалось мужское высокомерие, которое было мне особенно чуждо. Мне не хотелось ничего знать о владельце такого лица, не хотелось углубляться в скрытую за его выражением тайну, ибо это грозило вступлением на неизведанную, топкую территорию.
— Вы и есть наша соседка сбоку? — заговорил он, отдавая Наде пакеты.
— Юлия Грудзинская, — представилась я.
— Полька?
— Да, из Польши.
— Преподаватель, профессор. Приехали вести занятия со студентами в Сорбонне.
— Вы хорошо обо мне осведомлены, — усмехнулась я.
Он подошел ко мне. Я протянула руку, ощутив крепкое пожатие его ладони.
— Александр Разумовский.
— Историк.
— Точно.
Теперь они вдвоем с Надей суетились, кружа на пятачке небольшого пространства комнаты. Вскоре мы уже сидели за столом, запеченная с неизвестными мне приправами курица была восхитительной. К ней подали салат и вино. Я опасалась, что на стол поставят и кока-колу — несколько бутылок с этим напитком Александр принес и спрятал в холодильник.
— А что вы преподаете? — спросил он с набитым ртом. Вел он себя, мягко скажем, непринужденно: со смаком вгрызался в куриное бедрышко, которое держал всей пятерней, — жир стекал у него по подбородку и пальцам.
— Польскую литературу.
Он слегка скривился:
— Литература существует для того, чтобы одурачивать людей.
— А я думала, что как раз наоборот, — возразила я, несколько смущенная таким высказыванием. Теперь стало ясно, откуда взялось Надино презрительное отношение к писателям — Надя была его эхом.
— И так в мире чересчур много вымысла, зачем его приумножать?
— Литературный вымысел, по сути, правда. В великой литературе всегда заложена великая правда.
— Слишком высокопарно для меня.
— Меня удивляет, что это говорит человек, приехавший с родины Тургенева, Гоголя, Достоевского…
— Вот они-то и сгубили эту страну! — взорвался Саша. — И облегчили задачу Сталину.
Я внимательно взглянула на мужчину. Мне хотелось удостовериться, что в его словах нет издевки.
— Говорю совершенно серьезно, я посвятил этой теме много времени. Все эти глупцы привели к тому, что российская интеллигенция впала в бессилие, они связали ее по рукам и ногам. А вождь путем селекции создал новый тип общества — сборище неандертальцев.