«Ну, мне-то знаком такой тип женщин», — подумала я.
Александр подлил мне вина:
— Пей до дна, моя дорогая, ибо жизнь ужасно коротка.
Я послушно отхлебнула глоток — вино было терпким, с едва уловимой горчинкой.
— Скажи, а почему ты так любишь кино?
— Да не знаю, — после недолгого размышления ответил он. — Может, мне становится легче от сознания того, что другие тоже мучаются с собой и своей жизнью…
Я рассмеялась.
— Ну это, конечно, серьезная причина. Знаешь, я тоже люблю смотреть разные фильмы. Но вместе мы еще ни разу с тобой не ходили в кино.
— Время нас подгоняет, Юлия Станиславовна, время!
— Да, время, — горько повторила я.
Александр опять подлил нам вина.
— Ты хочешь, чтобы я под столом валялась?
— Не волнуйся, я и там не брошу тебя одну!
Мы чокнулись бокалами, которые мелодично звякнули.
— Мне хотелось бы посмотреть новый фильм Никиты Михалкова «Утомленные солнцем». Кажется, так он называется.
Александр чуть скривился.
— Ну что ты, это прекрасный режиссер, я без ума от его «Неоконченной пьесы для механического пианино», а «Пять вечеров» — это вообще гениальное кино. Скажу тебе по секрету, ты очень напоминаешь его, вы чем-то похожи.
— Что ты выдумываешь!
— Да-да, зря ты смеешься, есть что-то общее между вами в чертах лица, в фигуре… Помнишь фильм Эльдара Рязанова «Жестокий романс»? Он там играл… И ради сидевшей в коляске девушки, за которой ухаживал, поднял тяжелый экипаж и перенес его из глубокой лужи на сухое место на мостовой. А ты меня сегодня донес на руках в гору…
— Хватит издеваться.
— Да я серьезно!
Он вдруг разозлился. Смотрел на меня совсем так же, как когда-то на Надю, сморозившую очередную глупость.
— Ненавижу этого человека, — сказал он. — То, что он сейчас болтает на каждом углу, эти его заигрывания с нынешней церковью. Он совсем как его папаша, который тоже заигрывал с властью и Сталиным.
— Но ведь это отец, а не он.
— Но и он срывал дивиденды. Он и вся его семейка. Не хочу, не пойду смотреть его фильм…
Я распробовала наконец вкус вина, которое мне очень понравилось. Теперь я пила его большими глотками. Мы оба с удовольствием пили. Александр открыл очередную бутылку.
— Чего еще я о тебе не знаю, но должна знать?
Он в упор взглянул на меня, и какой-то непонятный огонек вспыхнул в его глазах.
— Ты все время скромничаешь, даже в сексе.
— А чего ты ждешь от меня?
— Ну… ведь мы во Франции…
— Точнее говоря, в Нормандии.
— Тогда давай испробуем любовь по-нормандски.
Мы поднялись наверх и, несмотря на пронизывающий холод, лежали нагие, отбросив одеяло. От вина слегка кружилась голова, разогревшаяся кровь бежала в жилах быстрее. Я подумала, что хочу именно этого, почувствовать его член во рту, как он напрягается и встает, — в общем все-все, от начала и до финала, который в подобной конфигурации был для меня чем-то новым и доселе неизведанным, ошеломительным. Еще один шаг вперед в исследовании себя, своего тела. И его. В тот краткий момент мне показалось, что только я имею на него право, на этого мужчину, лежащего рядом со мной. Право это я получила, даря ему наслаждение, от которого содрогалось все его тело и над которым он потерял контроль. Саша извивался, пытался защищаться и принимал мои ласки со стоном, звучащим для меня как самая прекрасная музыка любви. Мы были едины, действительно слились в одно целое. Ночь в холодном доме стала ночью всепоглощающей любви, чуть ли не до самого рассвета. Ненасытное желание ощущать его в себе, его силу и упругость потрясало меня до самых глубин. В какой-то момент у меня промелькнула мысль, что я должна напитаться этими ощущениями про запас. Ведь в мыслях я постоянно прощалась со своим молодым любовником.
За окнами посерело и развиднелось, когда мы оторвались друг от друга, обессиленные. Александр сошел вниз и вернулся с бокалом вина для меня. Но я совсем не чувствовала холода. Ощущала только слабость. И он тоже чувствовал себя так.
— Скажи, мы ничего не разрушим? — спросила я.
— С чего это тебе пришло в голову?
— Может, думаешь, я хочу тебе что-то доказать…
— И доказываешь! — ответил он, радостно засмеявшись.
По дороге домой я бросила взгляд в боковое зеркало автомобиля и перепугалась: у меня было измученное, постаревшее лицо. «Вслух об этом нельзя говорить. Даже думать так нельзя», — напомнила я себе слова Кати.
— Любой бы так выглядел после бессонной ночи и нескольких бутылок вина, — поспешно сказал он, будто желая защитить меня от самой себя. Перед теми упреками, которые я была готова предъявить себе. Его слова тронули меня, но вместе с тем повергли в печаль.