К этому времени музыка умолкла, и последний выстрел прозвучал в ночной тишине особенно резко.
В зале было темно, только сцена продолжала светиться слабым розоватым блеском.
— Ладно, — шепотом сказал Лиам, — теперь давайте гимн.
— Не стоит, я думаю, — тихо сказала Анна, — мы ведь на территории Великобритании, нас могут понять неправильно. Еще начнут выделывать чего-нибудь, уже беснуются.
— Я об этом как-то не подумал. — Лиам помолчал. — Знаешь, спроси Гилли, что он про это думает.
Анна медленно подошла к краю сцены, где все еще лежал, сжимая в руках гитару, маленький светловолосый мальчик.
— Гилли… — в эту минуту она поняла, что он мертв. Все-таки они хорошо понимали друг друга… Мертв…
Лужица ярко-красной крови поблескивала на полу рядом с ним.
Анна вернулась к Лиаму.
— Что с ним?
— Он… — она прижала руки к груди и закричала.
Лиам молча смотрел на нее расширенными от ужаса глазами. Он понял. Что же теперь делать? Над залом нависло звенящее безмолвие.
Анна повернулась, соскочила со сцены и выбежала на улицу.
— Эй, идите к нам, — окликнул ее сидящий на холмике Шемас.
Анна медленно подошла к ним и подняла на Шемаса полные ужаса глаза.
— Что там у вас случилось?
— Гилли… — прошептала Анна, — он умер. Кровь…
— Как, она, что же, попала в него? — растерянно прошептал Шемас.
В нескольких шагах от них мерно плескались серебристые волны. В прохладном воздухе была разлита тягучая тишина, прерываемая лишь тоненькими всхлипываниями Анны.
— А давайте бросим Михала в реку, — задумчиво сказал Кэвин.
— Идите вы все к черту! — Он вскочил и быстро побежал в темноту.
Они бросились за ним, и через мгновение все четверо весело плескались в мелкой теплой воде. Выйдя на берег, в молчании остановились. Куда же теперь идти? И что будет теперь? Память о случившемся соленым осадком лежала во рту.
— Нельзя оставаться в мокрой одежде, — Шемас заговорил первым. — Мы все простудиться можем. Пошли ко мне домой, выпьем по чашке кофе. Я вам дам, во что переодеться.
— Ладно, — сказала Анна усталым голосом. — Скоро уже светать начнет.
— А ты, Михал?
— Идти к вам домой?! Хотя… если дадите кофе… Не оставаться же здесь одному…
— Мой любимый рыжий дрозд… — победно пропел Шемас.
— Знаете, Шемус, я часто не понимаю, что вы имеете в виду.
— А может быть, это и к лучшему? — весело спросил Кэвин.
04.38. 29.7.82
Ну, думаю, пора уже кончать. Все спят, кроме меня, и мне, наверное, уже ничего не остается, как лечь. Ибо — спящий и мертвый схожи друг с другом…
Когда он проснулся, было уже светло. Шемас встал с кровати. Кэвин раздергивал занавески, Михал мрачно натягивал на себя одежду, Анна чистила зубы. Все четверо спустились вниз в столовую. Они пили кофе, смакуя каждый глоток.
Глаза мои видят.
Наплевать на все.
Голубые глаза мои, голубые и усталые. Время проросло в них красными ростками. А в середине — черная дыра. Загляни внутрь, если сумеешь. Темные окна… Что они видят?
Мы молчали. Я ведь человек молчаливый, ты знаешь. Я обычно говорю мало.
Жаворонок поет в небе или дрозд?
«Мой любимый рыжий дрозд…»
Куль Рахин 3.10.81
Эннискиллен 28.07.82
Эннискиллен 28.8.82–28.10.82
Энах-вик-йерг 10.1.83–31.1.83 С божьей помощью.
Начало.
От переводчика
Роман «Мой рыжий дрозд» — первая книга молодого автора Шемаса Маканны (р. 1961), до этого опубликовавшего лишь несколько небольших рассказов в периодических изданиях. Он родился в Северной Ирландии в городе Эннискиллене, учился в Новом университете Ольстера, жил какое-то время в Дублине, стажируясь в колледже Троицы. Сейчас он вернулся в родной город, работает в местной библиотеке. И продолжает писать. После «Моего рыжего дрозда» выпустил в свет еще одну книгу, роман «Два моих Мика», который сам он называет второй книгой трилогии. Как и предыдущий, этот роман был очень тепло встречен критикой и получил широкую известность не только в самой Ирландии, но и в Англии и США, где до сих пор существуют своего рода содружества ирландцев, сохраняющих свой родной язык.
Свой первый роман Маканны начал писать, когда ему было всего двадцать лет, почти не имея ни жизненного, ни литературного опыта. В чем же секрет его успеха? Наверное, в том, что автор сумел талантливо передать царящую в стране атмосферу тотальной дегероизации общества и утраты молодым поколением надежд и идеалов. Отсюда — постоянная ирония, которой роман буквально пропитан. Не мягкий юмор, не резкая сатира, а именно ирония или, если пользоваться, как иногда это делает сам автор, терминами психиатрии, — «защитная ирония», которой герои пытаются оградить себя от мира. Описывая вполне серьезные, а порой даже трагические события, Маканны намеренно резко меняет стиль повествования, вставляет то строчки хрестоматийных стихов, то эпизоды из шумеро-аккадского эпоса. Всем этим он как бы стремится оградить читателя от серьезных переживаний, напоминает ему о том, что, пользуясь словами Бернарда Шоу, «жизнь не перестает быть комичной оттого, что человек смертен». Но, если вспомнить слова Шоу до конца: «Она не перестает быть трагичной оттого, что человек смеется». Этот вывод Шемас Маканны предлагает сделать самому читателю, уже отложив его книгу.