— Ему можно, он свое оттанцевал, все эти танцы наизусть знает.
— Подлиза ваш Кэвин и больше никто. И чего это вы его так любите?
— Тебя спросить забыл. Ладно, Михал, давай иди к остальным. Эй, все теперь станьте по четыре, попробуем «Шум болот».
— Ой, не надо! Это же просто ужас! Все ноги переломать можно. Это вообще не танец, а сплошные выкрутасы!
— Прямо тебе на заказ, Михал.
— Кэвин, это он сейчас чего сказал?
— Ничего. Иди ты…
— Шемус, а Кэвин ругается!
— Тихо! Ладно, отдыхаем. Завтра еще раз попробуем.
— А если вы ругаетесь по-ирландски, я тоже могу и не такое закрутить…
— Уймись, Михал, прошу тебя, помолчи.
Глаза бы мои его не видели…
Уфф…
«Мы, герои Ирландии…»
— Знаешь, — сказал Бродяга Гилли как-то вечером в спальне, — я думаю, что Кухулин похож на рокера. Правда?
— Ты откуда это взял?
— Я это взял на уроке ирландской литературы.
— Чего-чего? Что за глупости?
— Совсем не глупости. Помнишь то место, где Кухулин говорит, что предпочел бы рано умереть, но прославиться на века? В «Похищении»{15} есть такой эпизод, где про его детские подвиги.
— Ну, положим, помню. Но при чем тут…
— Вот настоящие рок-певцы тоже считают, что лучше до старости не доживать.
— Имеешь в виду Хендрикса, о котором рассказывал Эдан?
— Да. Но он, по-моему, еще слишком зажился. Я имел в виду скорее Сида Вишеса. Вот это да! Мне бы хотелось быть таким, как он. Знаешь, жутко не хочется становиться старым. Лучше молодым умереть и все!
— Тебе слишком мало лет, чтоб судить об этом. — Гилли усмехнулся. — Быть молодым тоже иногда не слишком приятно. Впрочем, тебе этого пока не понять.
— Мне, между прочим, уже почти четырнадцать. Умею шевелить мозгами. А ты хотел бы быть таким, как наш учитель ирландского? Ему сколько, двадцать два года, так он только и говорит, что о работе. Ужас! Считаю, после двадцати вообще уж не жизнь. Мой отец, кстати, так говорил, что только в юности и бывает что-то хорошее.
— Ерунда какая! А по-моему, наоборот, быть молодым — самый тяжелый труд. Потом начинаешь работать, и работа тебя за собой ведет. А сейчас мне каждый шаг дается прямо с кровью. Ты вот помнишь Ойсина, как он вернулся из страны вечной юности? — Бродяга кивнул. — Представь, как ему было там трудно. Потому он и запросился обратно. А я вот все это сейчас переживаю. И ты так уверенно говоришь про этих певцов, которые умерли молодыми, будто точно знаешь, что они этого хотели. Думаешь, сейчас они так уж довольны?
— Ну, довольны, не знаю, но у них теперь, я думаю, есть чувство удовлетворения.
— От чего?! От того, что уже умерли?! Думаешь, у какого-нибудь Мика Джэггера, если ему уже столько лет, никакого, как ты говоришь, чувства удовлетворения нет? А ты еще и Хендрикса называл старой развалиной.
— Ну, он же на гитаре играл — там нужен опыт, мастерство, а быть хорошим певцом — тут только талант и молодость.
— А как же Джон Маккормак?
— Это кто?
— Эй вы, философы, — громким шепотом сказал Лиам, — спать не собираетесь? А то — всех их сюда пригласить и спросить, что сами об этом думают.
— Точно! — Бродяга вскочил с кровати. — Надо сейчас устроить сеанс!
Гилли замолчал. В пору его молодости такие сеансы были в моде, но он никогда не принимал в них участия, считая, что они запрещены церковью. Ему и сейчас стало страшно от одной мысли о встрече с представителями иного мира. Да и неизвестно, чем она может кончиться для него самого.
— Я думаю… — протянул он нерешительно, — могут быть неприятности. Ведь, по-моему, церковь это запрещает. А ведь как раз скоро нам идти на исповедь…
Эдан засмеялся:
— А ты что, считаешь, исповедь для того, чтобы про свои грехи рассказывать? Ты в каком году родился? Да если только Хумбаба сюда не припрется, все будет нормально.
— Ну, ладно, — сказал Гилли неуверенно, — но, если что случится, пеняйте на себя.
— …! — процедил Лиам сквозь зубы. — Да разве твоя святая мамочка не выгородит тебя из любой истории? При подобных настроениях бедные духи к нам просто не прорвутся!
— А я что? Я не спорю.
В спальне было десять кроватей, но трое мальчиков отказались принять участие в спиритическом сеансе: двое откровенно признались, что боятся, а третий заявил, что принципиально ни во что такое не верит и нарочно будет спать. Свет в комнате был уже потушен, но фонарь напротив окна создавал иллюзию яркой лунной ночи. Мальчики уселись в кружок на полу.