— Ой, вы только посмотрите на Шемуса! Совсем с ума спятил. Ну дает! Прямо умора.
Утром ему не хотелось никого видеть, и он отменил занятия. Ему вообще уж казалось, что все занятия окончены, а вдруг все приходят, оказывается — по программе еще два урока народной музыки. А он и ноты все убрал. Вот и отпустил всех купаться.
Последний день. Завтра утром разъезд по домам. И чего они радуются? Он бы на их месте не торопился домой. Да, он же обещал написать родителям открытку. Правда, завтра он их уже увидит, но пусть они не говорят, что сын не выполняет обещаний. Шемас достал из ящика стола открытку и задумался. Чего они так радуются? Или ждут Большого Праздника? Чего хорошего? Просто такие же танцы, как всегда, сначала — народные песни, потом — не народные. Потом, когда инспектор огласит результаты конкурса сочинений и уйдет к себе, врубят «чужеземную культуру». В зале повиснет тяжелый рок. А потом… Потом все разойдутся спать. И все.
Глаза мои видят.
Да, открытка! В дверь тихо постучали.
— Войдите! — Шемас встал с кровати (или я эти эпизоды пишу от первого лица? Совсем забыл. Тут в предыдущих главах столько всего накручено). Я встал с кровати, думая, что это хозяйка опять пришла на что-нибудь жаловаться. Но это была не хозяйка. Дверь открылась, и в комнату нерешительно вошел худенький, тихий мальчик. Кажется, его зовут Томас. Он сел на стул около моей кровати и начал сбивчиво говорить что-то, я сначала даже не понял, чего он хочет. Мы с ним почти не общались весь этот месяц, хотя он мне скорее нравился, тихий, испуганный, но по-ирландски говорит довольно свободно. Может быть, у него родители дома говорят по-ирландски. Я спросил его об этом, он смутился и пролепетал, что родители его разошлись, потому что у матери нашли параноидальную шизофрению, она в больнице. А живет он у тетки, сестры отца. Отец тоже с ними, но чаще — где-то в Уэльсе, где помещается отделение их фирмы. Разная сельскохозяйственная техника. Нет, фирма не ирландская, это американская фирма, отец там тоже часто бывает. Я спросил его, что же он сейчас все-таки хочет от меня, и он, помявшись, признался, что пришел поговорить о Михале.
О Михале? Да, тот издевался над ним весь месяц, говорил, что он ненормальный, как его мать. Тут Томас заплакал. Размазывая слезы, он твердил, что это неправда, что он каждые полгода проходит в школе обследования и его никто ненормальным не признал. В наше время, подумал я, ничего такого не было. И, честное слово, для здоровья души так было полезнее. Пришлось признаться, что мне самому этот Михал не особенно нравится, но теперь, когда занятия уже практически окончены, его поведение меня волнует мало. Томас, казалось, был разочарован моими словами. Он жаждал мести. Он стал рассказывать, что Михал распространяет за моей спиной разные сплетни, смеется надо мной, изображает, как я говорю. Оказывается, Михал, если верить этому Томасу, пытался настроить против меня даже сына хозяйки! Слушать все это было не очень приятно, но я тем не менее повторил ему, что сейчас, когда занятия кончаются, все это надо просто забыть. Томас молчал. Наконец он спросил меня, не должен ли я заботиться и о нравственном воспитании вверенных мне учеников. Я ответил утвердительно. Но тогда, начал убеждать меня Томас, я просто должен проучить Михала для его же блага. Я заколебался, он продолжал настаивать. План-Б ведь уже готов. Наконец я сдался и обещал ему устроить Михалу хорошую встряску прямо на Большом Празднике. Он вскочил и, радостно улыбаясь, предложил свою помощь, от которой я отказался. Я лишь попросил его, если будет нужно, рассказать мальчикам об этом разговоре. Он обещал мне это и, поблагодарив, вышел. Я подошел к окну и долго смотрел ему вслед.
Оставшись один в комнате, я тихо запел и начал выплясывать какие-то вариации на тему ирландских народных танцев. К вечеру надо быть в форме… «Рыжекудрая красотка, ты куда идешь?..»
(Нет, конечно, всю сцену надо было писать от третьего лица! И чего это меня так занесло? Ну, не переделывать же…)
14.40. Улица Эдин
Туристический центр. Станция. Автобусы из Ольстера. (— А Эннискиллен, это уже в Северной Ирландии? Это в каком графстве?) Острова. Деревья. А Бекетт писал по-французски. Именно поэтому Шемас решил писать исключительно по-ирландски. Так, еще водоросли. Он тщательно прожевал соленую прядь и медленно проглотил ее. Интересно, можно ли водоросли назвать полезной для желудка грубой пищей, которую сейчас все так пропагандируют? Вряд ли. Попадая на язык, они становятся мягкими и нежными, отдавая тебе весь свой вкус. Впрочем, слишком соленый. Водоросли — это та же трава, только растет на дне реки. Ведь все — наша земля. И люди — тоже трава. Да, замечательная мысль. Надо будет об этом написать в местную газету, там такие рассуждения очень любят. Может, заплатят хоть немного. А потом предложат постоянную ставку. Он станет журналистом. И потом его убьют в перестрелке. Жара какая, хорошо, он еще майку не поддел.