Выбрать главу

Как, и они?.. — восхищенно воскликнул старый ростовщик.

Гилли поджал губы и значительно кивнул. Ур-Зенаби мгновенно понял его намек, и глаза его заблестели. Да, может, если быть с этим доктором в хороших отношениях… Он суетливо начал вытаскивать из шкафов все, хоть как-то связанное с музыкой.

Глаза мои видят. Наплевать на все.

Стал я что-то таким нервным, просто самому противно. И голова все время болит. И постоянно чувствуешь неприятный запах пота, мойся не мойся. Говорят, это один из признаков начинающейся шизофрении. И глаза мои пусты, как церковь в будний день. И темны…

А ты знаешь, Михал, что Толстой в «Войне и мире» упоминает Джона Филда?{20} Ты хоть знаешь, кто это?

Помню, как-то вечером мы с Кэвином играли в шахматы. Я выиграл, хотя вообще играю совсем плохо. Наверное, мне в тот вечер просто везло. Да и не в самой игре дело, а в беседе, сопровождавшей ее. Оскар Уайльд писал по-французски. Да. Саломея. (Салли Хоулм.) Он приехал в Дублин с одной женщиной, но она вышла потом замуж за Брэма Стокера.{21} Хотя, если я ничего не путаю, зачем Оскару Уайльду женщина? Или все это просто слухи? Ага, не зря я тогда о нем вспомнил. Но потом, конечно, заговорили об Ольстере, без этого никогда не обходится.

Они там вообще готовы на все.

Михал, мы, кажется, не с тобой разговариваем. Ваш ход, Шемас.

Их обслужили по высшему разряду. Когда все трое вернулись в школу после посещения пиццерии, в спальне их уже ждали две гитары, три микрофона, две трубы, саксофон, синтезатор и еще какая-то мелкая техника, назначение которой было им не совсем понятно. Все расходы по транспортировке Ур-Зенаби взял на себя. Вернувшись вечером после кино, Михал застал всю компанию за репетицией.

— Боже, я так и знал, у вас все кончится психушкой.

— Нечего завидовать, — спокойно сказал Лиам. — Сам небось тоже хотел бы.

— Да нужны вы мне! — огрызнулся Михал и демонстративно достал какой-то учебник.

— Ладно, — крикнул Гилли, — не отвлекайтесь, давайте еще раз!

Ночью он долго не мог заснуть. Он думал о Салли. Вернее, хотел думать о ней, но привычный образ юной и прекрасной Салли почему-то ускользал. И ее дом, сад становились теперь чем-то неясным, смутным, далеким. Воспоминания юности с каждым днем уходили от него все дальше и дальше, вытесняемые новыми впечатлениями, но он каждый вечер упорно пытался вызвать их в себе, украшая, дополняя, меняя. А потом эта пестрая картина начинала уже без его помощи крутиться перед ним в каком-то безумном калейдоскопе, пока сон не завешивал ее своим мягким бархатным плащом. Он засыпал, чувствуя лишь биение крови в висках, как тогда в больнице, и жизнь, казалось, была готова вот-вот угаснуть в его расслабленном теле. Но он не умирал. Будь проклят этот доктор! Кто его просил?! Гилли шел по какому-то саду, один, вдруг из-за дерева вышла девушка. Салли! — крикнул он. Девушка подняла к нему свое лицо, обрамленное длинными и почему-то мокрыми волосами: это была Анна. Гилли бросился к ней с каким-то ужасом и восторгом. Она протянула к нему руки, и губы их настороженно встретились. «Дай же тысячу сто мне поцелуев, снова тысячу дай, и снова сотню…»

Глаза мои видят. Так будем же друзьями!

Увидеть взгляд истории, посмотреть ей прямо в глаза, вам это когда-нибудь удавалось? Старая рукопись, или копье времен скандинавского завоевания — это все просто. Но История на самом деле вокруг нас, мы ходим по ней, давя ее ногами. А под землей — каналы и невидимые пути. Как-то на улице Анны должны были снести какое-то старое громоздкое здание. Ухнул взрыв, но оно лишь немного покосилось, зато несколько домов через квартал от него повалились как игрушечные. Потом оказалось, что там был какой-то подземный ход и по нему пошла взрывная волна.

А еще, помню, на улице стояла машина. В ней сидел человек и читал газету, долго сидел, наверное, очень внимательно читал. Никому и в голову не могло прийти, что это бомба. Только когда раздался взрыв, стало понятно, что это был манекен. Да, в изобретательности нам не откажешь!

И нечего выставлять ирландцев идиотами из анекдотов. Глаза наши полны скорби, они научились лгать. Не стоит смеяться над этим…

Буря воет, ревет за волною волна, мозг иссох, голова этим ревом полна — то Ирландия помощи просит, она воет, стонет, ревет, как израненный зверь…[14]{22}

Ну чего тебе, Михал?

вернуться

14

Перевод В. Тихомирова.