— Разница, милый Михал, просто огромная.
Они медленно шли вдоль берега. Наконец, увидев несколько лежащих рядом больших валунов, Шемас сел на один из них и жестом предложил Михалу занять место напротив. Кэвин прислонился к большому камню рядом с Шемасом. Он заметно волновался. Шемас держался гораздо спокойнее, но, когда начал говорить, голос его неестественно вибрировал. Михал был удивлен.
— Давайте выкладывайте, что там у вас. А то я, признаюсь, еще надеюсь вернуться в зал. Я там кое-что оставил, если вы заметили. — Он захихикал.
— Вот что, Михал, — Шемас говорил медленно, тщательно пережевывая слова, — я не собирался рассказывать тебе обо всем, думал, будет лучше. Для тебя же. Но, поверь, ты сам своим поведением меня вынуждаешь. Кэвину тоже не хотелось ничего тебе говорить, он боялся. — Шемас быстро взглянул на Кэвина. Тот опустил голову. — Но я его убедил: лучше все рассказать тебе, ни мне, ни ему от этого вреда не будет, а тебе полезно знать. Просто мы тебя уважаем, не хотим, чтобы ты пребывал в глупом положении.
— Премного благодарен.
— Вот. Я человек искренний, прямой, честный. Мне не хочется, чтобы ты свой жизненный путь начинал со лжи. Вот поэтому и решил я открыть тебе всю правду, чтобы ты знал, что в жизни все не так просто, иногда кажется, что все понимаешь, а на самом деле главного-то и не видишь.
Михал ничего не понимал. Эта торжественная речь заинтриговала и испугала его. Он не думал, что речь идет о чем-то важном. Солнце село, вокруг было совсем темно и очень тихо. Музыка сюда не долетала, и аккомпанементом словам Шемаса был лишь шелест прибоя. Михал украдкой посматривал на Кэвина, надеясь увидеть на его лице привычную усмешку, но тот упорно опускал голову вниз, шурша концом ботинка по мелким камешкам. Между валунами пробивались темные островки заячьей капусты.
— Ты пытался занять место Кэвина. Не спорь, тебе очень хотелось этого. И ты постоянно пытался выяснить, почему мы с ним так подружились в прошлом году. Тебе даже иногда начинало казаться, что ты понял, в чем секрет. Ну если ты действительно понял это, сейчас нам и говорить не о чем. Но, по-моему, на самом деле ты ничего не понял, и поэтому надо тебе раз и навсегда объяснить…
Михал впервые в жизни не знал, что сказать. Открыл рот и молча переводил взгляд с одного на другого, надеясь услышать смех или хотя бы увидеть улыбку. Неужели все это серьезно? Шемас нагнулся и поднял с земли камешек, который Кэвин молча пододвинул ему ногой. Подбросив камешек несколько раз, он начал:
— Да, я должен сказать тебе это. — Он посмотрел на Кэвина. — Понимаю, Кэвин, тебе тяжело. Но мы ведь с тобой решили, что лучше все ему открыть? — Кэвин кивнул. — Итак, Михал, как бы тебе это сказать, мы с Кэвином были очень дружны. Очень близко дружны, ты понимаешь, что я имею в виду? Именно поэтому он надо мной смеялся, просто он хотел свою любовь ну, задушить, что ли. Хотел стать таким же свободным, как я теперь. Я сумел победить это чувство. Но не дай тебе бог пережить такие же страдания. Тут обычно бывает гораздо тяжелей, болезненней, чем с женщиной.
— Кэвин, это правда? — прошептал Михал еле слышно.
Тот поднял голову, посмотрел на Михала, вздохнул и опять уронил голову на грудь. Вздохнув еще раз, заговорил, тяжело роняя слова, будто долго бежал и теперь не может справиться со своим дыханием:
— Да. Все это правда. Шемас честный человек. Все, что он говорит, правда. Можешь быть уверен.
Михал побледнел.
— Вы что? Да вы что? Зачем мне про это рассказываете? — плаксиво протянул он. — Я сейчас в обморок упаду…
— Постарайся не делать этого. Здесь ведь всюду камни, — мягко и участливо сказал Шемас. Он был доволен эффектом своих слов. Теперь надо было просто продолжать в том же духе.
— Я не хочу пугать тебя. Ты со мной под одной крышей провел целый месяц, и я ни разу тебя пальцем не коснулся. Кроме той ночи, когда я немного перебрал. Помнишь? Ты тогда вовремя проснулся, считай, тебе повезло. Я вообще-то стараюсь меньше пить, чтобы держать себя в руках. Кэвин может рассказать тебе, каким я был в прошлом году, когда больше пил. Со мной прямо удержу не было. Но, кроме него — ни с кем! Честное слово! Я тебе это говорю, чтобы мы могли честно друг другу смотреть в глаза и друг друга ува, — жать.
— Уважать? Да на какое уважение вы теперь можете рассчитывать?
— А почему бы и нет?
— А кто первым начал? Кэвин, наверное?
Кэвин, вздохнув, кивнул.
— Да, Михал, я сам Шемаса к этому склонил. Но он был уже готов, я был у него…
— Гады вонючие вы оба! Ну погодите, — он злобно посмотрел на Шемаса. — Вы очень зря мне признались, Я молчать не стану. Сегодня же расскажу все…