И вот не так давно к ним в издательство обратился очередной автор. Забегу чуток вперёд и скажу, что иногда я заходила за мамой и мы вместе двигались к дому. И день, о котором я пишу, был одним из тех дней, когда мы с мамой должны были идти домой вместе. Я попала в самый разгар разговора – и потому мама велела мне посидеть в углу и подождать её. Сидя в углу, я, как бы невзначай, окинула взглядом мужчину: лет ему сорок или чуть больше того, он высокий, черноволосый (кстати, брови и усы у него тоже чёрные!), у него прямой нос и выбритый подбородок. Да и вообще лицо его мне показалось каким-то нерусским. Как после выяснилось, он грузин и зовут его Георгий Махарадзе. Следует сказать, что и как автор, этот Махарадзе был интересным человеком! Например, чего стоит одна его повесть о матери. Поверите, я читала эту вещь со слезами на глазах: это было написано с такой любовью и нежностью, что не могло не тронуть меня… Простите, вот и сейчас, когда вспомнила об этой повести, всплакнула, потому что человек рассказывал о своей маме самыми добрыми и благодарными словами. И это было созвучно моей любви к моей маме. Я попытаюсь сейчас в двух словах рассказать содержание повести. Георгий Сосоевич является грузином только по отцу, Сосо Вахтанговичу; мама же его, Надежда Георгиевна, была русской. Они оба были учителями: отец преподавал физкультуру, мама – русский язык и литературу. В отличии от строгого, порой сурового отца, мать была спокойной, мягкой и сдержанной, даже когда иной раз и сама могла высказать сыну недовольство по его учёбе. А учёба у мальчика Гоги, как его звали в семье на грузинский манер, была «плавающая»: ему были куда интересней история, литература, география и иностранный язык… Но он терпеть ненавидел математику, физику и химию. Причина такого положения, как признаётся сам автор, в том, что в последних трёх предметах всё делается по заданным правилам, законам и формулам – и никуда ты с них не слезешь.
«Страшно признаться, – говорит автор, – но я правда считал, что математика, физика и химия не учат думать в отличии от литературы, где произведение можно обсудить и так, и сяк, и наперекосяк. Поэтому по гуманитарным наукам я был на коне, а по точным у меня всё колебалось от 0 до +3. Да и вообще мне было интересно читать книги и спорить по ним с мамой, чем решать какие-то идиотские задачи и примеры (поэтому я и стал адвокатом!). Впрочем, я с мамой всегда был более близок, чем с отцом (особенно после его смерти!). Наверно, это потому, что она могла сгладить напряжённость в наших отношениях с отцом, если такая могла быть, помирить нас, если была ссора и так далее. Так что у меня отцовский горячий характер и мамин ум».
Встретив в следующий раз Георгия Сосоевича в издательстве, я поблагодарила его за такую замечательную повесть. Он же мне ответил, что ему было очень приятно услышать благодарность от юной читательницы.
Мало-помалу я стала замечать такую штуку, что маму и Георгия начинают связывать более, чем творческие отношения. И здесь мне следует поведать об одном из двух своих проступков: однажды я засунула свой нос в мамин дневник и прочитала там, что Георгий ей нравится, как мужчина. Нет, я знала, что мама что-то пишет в этой толстой общей тетради, поскольку не раз видела её за этим делом; но видела этот дневник впервые, так как мама не давала мне его, а на мой вопрос, что она туда пишет, отвечала: «разные умные мысли». И хоть ты тресни возле мамы – а она не скажет, о чём эти мысли. Надо сказать, что я и до того немного догадывалась о чём-то таком-этаком: они часто созванивались, при разговоре мама называла Георгия Гошей и на «ты», да и разговоры их отличались от деловых… Только не думайте, пожалуйста, что я за мамой в наглую шпионила. Так иногда получалось, что я нечаянно могла всё это услышать. Не редко было так, что мама отправляла меня к бабуле на выходные, а сама устраивала у нас дома свидания с Георгием; или же, уйдя в кино, они могли долго гулять и бог знает, о чём дорогой разговаривать… В итоге мама попадала домой, когда я уже спала. Поверите, я даже поцелуя её не чувствовала.
Знаете, я всё понимала: и что мама у меня ещё молодая и красивая, и что ей влюбиться хочется, и всё такое-растакое… Но я в тоже время боялась, что мама меня разлюбит, что она забудет обо мне и уйдёт с головой в свою новую любовь, а я буду совсем одна в этом мире. Представив эту картину, я сперва расплакалась от боли, а после того, как проплакалась, решилась на второй проступок (хотя на тот момент он мне таким не казался!): Я написала от имени мужчины Георгию Сосоевичу записку, где доступно объяснила, что он наш сосед, что мама ему тоже очень нравится – и он бы хотел, чтобы Георгий Сосоевич оставил её в покое.