Святые слова, дарованные самим Яхве его народу, привычно воспламеняли душу непоколебимой верой в милость Бога к своему народу. Леви, раскачиваясь вперед-назад благоговейно читал:
“Исаак окликнул Авраама:
- Отец!
- Да, сынок?- отозвался Авраам.
Тот спросил:
- У нас есть и огниво, и дрова, но где ягненок для всесожжения?
- Сынок, - сказал ему Авраам, - Бог видит, где ягненок для всесожжения!”
Благообразное лицо в обрамлении ниспадающий вьющихся черных пейс светилось верой, как ярко горевший семисвечник. Леви даже сквозь прикрытые глаза видел, сколько народа собралось сегодня, чувствовал царившее в зале напряжение.
” - Да, что-то случилось. Опять Яхве испытывает свой народ. Но даже если надо будет, как праотец Авраам не побоялся принести в жертву Богу единственного сына, народ его будет верен Яхве. Будет верен, как и их предки на протяжении веков. Что и сохранило его многострадальный народ от исчезновения, что помогло выжить на протяжении тысячелетий. И даже в этой непредсказуемой стране они тоже выжили, благодаря тому же - вере в милость Всемогущего и исполнение его Закона - Торы. Да, и в это непростое время - “Яхве ирэ” - Бог усмотрит. Надо будет сказать общине, что бы щедрее жертвовали на нужды синагоги”
В этом году, как в прочем и всегда после служения раздавалась маца. Все брали, кому, сколько надо, но что поделать, много еще нуждающихся в “природном” народном хлебе. Лозинская с трудом дождалась окончания службы, мысли путались. Сердце сжималось, и покалывало, неприятно в левом боку. Вчера получила письмо от любимого, единственного сына Аркаши. Вот ведь горе какое. Она утерла платком набежавшие слезы, тело опять содрогнулось в беззвучном рыдании. В Армии сыночка забрали, в стройбат.
Пишет: ” Мама, дорогая! Ради всего, что у нас есть, забери меня отсюда! Заплати кому надо, сколько угодно, только забери…” Тело опять сотряслось, слезы текли неудержимо, платок уже совсем промок - как бы не пришлось выбрасывать. ” …меня заставляют мотать вонючие тряпки - портянки, я уже стер ноги. Кормят отбросами - картошкой и перловкой - здесь ее называют “дробью”. Сплошное месиво, эту еду могут есть только гои и свиньи…” Это каторга. А ведь он еще и не принял присяги. “…потом, как говорят, молодые солдаты, их здесь называют “салабоны” - будет хуже. Когда придут в “роту”, там их начнут “воспитывать” “деды”. А в моей роте много “зверей” - дедов из Дагестана. Эти особенно любят “чморить” первогодков. Мама купи мне медсправку, освобождение, но забери, иначе я не доживу до “дембеля” - умру, или сбегу…”
Горючая слеза, размазывая французскую тушь, опять предательски заскользила по правой щеке. Мара Аркадьевна подняла красивые, маслянистые черные глаза, - “Вся надежда на тебя, Яхве!”. В конце служения она подошла к раввину. Гершон слушал ее в пол-уха, - братья из Иерусалима прислали письмо. Напомнили о долге перед народом и страной - главное исполнять волю Яхве. Весь народ снова должен собраться на благословенной, избранной для них земле Палестины. Что-то в последнее время уменьшился поток репатриантов из Москвы. В чем недоработка?
Лозинская продолжала, всхлипывая, говорить:
- Вся надежда только на вас, уважаемый ребе Леви! только на вас! Что мне делать? Ой, что мне делать!
Раввин взял в руки ладонь Мары, - “горе матери, конечно, - горе не для каждого”. Но напомнил о праотце Аврааме, о других праведниках. Пришлось сказать о долге перед своим народом и о воле Божьей. О воле, чтобы весь народ Израилев жил в избранной земле - Палестине. Да и сын будет служить на “своей” земле, защищать свое государство. И братья не оставят ее в беде, получит “кош” - и бесплатное, (почти бесплатное) жилье и работу. Мара благодарно кивая, положила что-то в ладонь Гершона - ребе увидел фиолетовый “четвертной”. Раввин вздохнув, быстро убрал купюру в карман. “Могла бы дать и побольше”, - сварливо подумал он, - “ведь деньги не мне дает - Богу”. Обернулся, хотел дать вдове мацу. Но оказалось, её уже нет - вся кончилась. Раввин опять вздохнул, извинился перед несчастной вдовой, и вежливо проводил её до выхода, попрощался. Синагога почти опустела, в животе заурчало громко и простестующе.
“Пора домой. Устал. Ах да, насчет мацы… Ну что ж, надо сообщить братьям в Иерусалим, пусть пришлют еще - у них тоже перед нами свой долг”, - почесал большой шелушащийся нос, выдернул из ноздри жесткий иссиня-черный волос. Сладко кольнуло в носу. Чихнул, смахнул непрошенную слезу.
“Да, служба прошла хорошо, надо будет не забыть узнать, сколько пожертвовали сегодня. И, главное - маца! Хотя бы хлеба будет с избытком…” Глава 11.
Андропов говорил тихо, ровно, лишь иногда шелестя бумагой, в наиболее важных местах, выделял главную идею. Монотонная речь главы КГБ убаюкивала Брежнева. Он все время впадал в дрему, только регулярные “тычки” братца не давали окончательно уснуть. Он постоянно напоминал Брежневу:
- Не спи, Леня… Ну, хватит клевать носом. На тебя все смотрят. Саблю возьми в руки что ли, во тебя как одарили, а ты ? ” По приезду генсека на Лубянку, глава КГБ в торжественной обстановке вручил Брежневу с золотым эфесом, сильно украшенную драгоценными камнями саблю. Ее делали по особому заказу Златоустовские оружейники ко дню рождения генсека в декабре. Но, по случаю, Андропов вручил сегодня. Брежнев был очень растроган, прослезился и долго целовал Андропова. И всё то время, пока Андропов зачитывал свою речь, генсек любовался на лежащий перед ним на столе подарок. С пониманием поглядывая на Брежнева, глава КГБ продолжил:
-“Укреплены разведывательные позиции на некоторых ключевых направлениях защиты государственных интересов СССР и других стран социалистического содружества. Разведка систематически освещает политику США, НАТО, Китая и Японии повоенно-стратегическим проблемам, связанным с опасностью развертывания противником термоядерной войны…”
Брежнев выполнил свое обещание посетить ведомство Андропова. И в понедельник, к десяти часам приехал на Лубянку. Почти все присутствующие на совещании руководители и начальники управлений провели бессонную ночь. Накануне вечером, в воскресенье, Андропов лично предупредил: ” Будет на коллегии Брежнев. Надо подготовиться, не ударить в грязь лицом”. Андропов приостановил свое выступление. Снял очки, устало потер переносицу. Повернулся к Брежневу.
- Леонид Ильич, я немного прерву свою речь. Тут необходимо осветить один вопрос особо. Это сделает товарищ Бобков - начальник пятого управления.
Генерал Филипп Денисович Бобков вел борьбу с идеологическими диверсиями против СССР. Генерал прокашлялся и со значением в голосе стал зачитывать:
- Сионистские круги США и Израиля, используя предстоящий религиозный праздник ханука, организовали массовую засылку в СССР мацы (ритуальная пища), в расчете на возбуждение националистических настроений среди советских граждан еврейского происхождения…”
При этих словах Андропов бросил быстрый взгляд на Суслова. Тот сидел, низко склонив голову над бумагами. Главный идеолог, неожиданно для чекистов, приехал вместе с Брежневым, что вызвало некоторый переполох. Идеолог и главный чекист, не могли терпеть друг друга. И в глубине души Андропов боялся Суслова. Юрий Владимирович решил несколько поменять ход коллегии. Пусть Идеолог знает, кто здесь хозяин. Ильич в это время опять “клюнул носом”, но тут же вздрогнул и крепко уцепился за саблю. Викторин посоветовал “братцу” держать подарок в руках, чтобы не дремать. А Филипп Денисович продолжал говорить: