– Разумеется. Не так часто люди умирают, ударившись виском о край стола. Это всегда ужасное и неожиданное событие.
– А кроме того?
Доктор немного помолчал, потом вздохнул.
– Не знаю, можно ли назвать это странностью, но когда Гвидо нашли, под его телом лежала его любимая шкатулка с серебряным пауком на крышке. А в правой руке барон сжимал куриную косточку. На ужин ему подавали вареную курицу, и он зачем-то сохранил объедки.
– С какой целью он взял эти предметы?!
– Гвидо был простужен, днем у него был жар. Не исключено, что у него помутилось сознание. Или же он обдумывал какое-то новое нелепое приспособление… со шкатулкой и костью. Ирис, зачем вам эти подробности? Уж не думаете ли вы, что вашего отца кто-то убил? Уверяю вас, это был несчастный случай.
У Ирис по спине пробежал холодок.
Да, она смутно подозревала, что дело нечисто. Может, замешан подлог завещания, или какие-то позорные привычки барона, которые ускорили его конец. Но убийство? Жутко такое предполагать.
Странно, что доктор об этом заговорил. Не иначе эта мысль уже стучалась в его голову.
В смерти ее отца было много непонятного. У уличных артистов отлично развита интуиция. Они чувствуют, когда дело пахнет керосином. Легко вычисляют зрителя, который может устроить скандал, предугадывают появление полицейских, чтобы вовремя свернуть представление в неразрешенном месте.
Вот и сейчас каждый раз, когда речь заходила о бароне, Ирис волновали дурные предчувствия и руки чесались от желания действовать.
Она пока слишком мало знала, чтобы делать выводы. Но намеревалась узнать больше.
В конце дороги показался забор усадьбы. У ворот толпились люди.
Возглавляли толпу двое хорошо одетых мужчин: один статный, черноусый, а второй бледный и лысый. За ними стояли три женщины в черных платьях и шляпках с вуалетками.
Люди разговаривали с Рекстоном. Точнее, уговаривали – их просительные позы были красноречивы.
Дворецкий стоял непоколебимо, сложив руки за спиной, и отрицательно качал головой. Он что-то терпеливо разъяснял непрошеным гостям, а когда черноусый попробовал обойти его и проникнуть за ворота, Рекстон властно придержал нахала за плечо.
Дворецкий сделал повелительный жест в сторону Альсингена, повысил голос, несколько раз что-то грозно повторив. До Ирис донеслось слово «полиция».
Лысый бессильно вздел и уронил руки, скорчил свирепую гримасу, но пошел прочь. За ним угрюмо потянулись и его спутники.
– Кто это был? Что они хотели? – спросила Ирис, подходя к воротам.
– Столичные туристы, любители старины. Настойчиво желали осмотреть усадьбу.
– Что ж вы их не пустили? Пусть смотрели бы на здоровье. Вам что, жалко?
Рекстон шокировано приподнял брови.
– «Черный дуб» – не музей, госпожа Диль, а жилой дом, частная собственность. Мы не пускаем сюда зевак. Добрый день, доктор Фальк.
– Привет, дружище, – доктор хлопнул Рекстона по плечу, тот дернул уголком рта – ему была неприятна фамильярность.
Дворецкий глянул на Ирис и спросил суровым тоном:
– Что с вами случилось, госпожа Диль? Ваше платье! Простите, но вы словно в луже искупались.
– Так и было! Доктор меня спас и доставил домой.
– Вам следовало надеть резиновые сапоги и взять зонтик, как я советовал.
– Виновата, не послушалась и, вот, поплатилась, – безо всякого раскаяния сказала Ирис. – Ругать будете, господин опекун?
– Я немедленно распоряжусь, чтобы для вас набрали ванную.
– Дайте мне щетку, пожалуйста, платье почистить.
Рекстон вздохнул.
– Госпожа Диль, для такой работы есть горничные. Но я сам займусь вашей одеждой. Просто оставьте ее на стуле. Не беспокойтесь, к вечеру ваше платье будет как новое.
– Бросьте, Арман! С какой стати вы будете возиться с моими грязными тряпками? Мужчине не пристало таким заниматься.
– Это моя обязанность, госпожа Диль, – отрезал Рекстон, и по тому, как дернулась его губа, пряча оскал, Ирис догадалась – он оскорблен.
А что она такого сказала?
– Вы останетесь на обед, доктор Фальк? – спросил Рекстон. Он задал вопрос доктору, как будто был не дворецким, а хозяином дома. Но Ирис уловила в его голосе недовольную нотку.
Ее увлекла эта игра – угадай по лицу и тону дворецкого, что он на самом деле думает. Свои чувства он скрывал мастерски, но порой они все же прорывались наружу.
Сдается, под невозмутимой маской кипят нешуточные страсти, и нрав у Рекстона отнюдь не мирный. У него мягкая речь и сдержанные манеры, но Ирис видела, что за внешней невозмутимостью прячутся железная воля и сильные, а быть может и опасные, чувства.