— Признаюсь, это моих рук дело! — Синие глаза леди Матильды блеснули.
— О, тогда я благодарю вас.
“Похоже, леди Матильда очень уж хочет поскорее избавиться от меня”, — подумала Холли.
— Если пожелаете, я предоставлю в ваше распоряжение мою карету, и вы можете отправиться в деревню сегодня же вечером.
— Очень любезно с вашей стороны, леди Матильда, но лорд Аптон уже согласился отвезти меня туда.
— Вот как? — На лице у леди Матильды выразилось сомнение, а потом в глазах ее мелькнуло что-то вроде ревности. — Ну что ж, он, конечно, предложил отвезти вас из любезности. Я поговорю с ним и выясню, могу ли это сделать я. На следующие два-три дня у меня ничего не намечено.
— Помнится, он сказал, что поедет повидаться с детьми.
— А я полагала, что он намерен отправиться туда ближе к Рождеству.
Холли пожала плечами: — Наверное, ему хочется увидеть их поскорее.
На какую-то долю секунды леди Матильда нахмурила лоб, но потом на лице ее снова появилась непроницаемая маска вежливости.
— Хорошо, я все равно поговорю с ним. — Она помолчала, щупая руками шелк. — Надеюсь, Тедди вам не докучает. Он иногда так любит пофлиртовать, что и вообразить невозможно.
— Нет, сегодня он вел себя совершенно как джентльмен. Леди Матильда, кажется, обрадовалась.
— Приятно слышать. Он так молод. А молодые люди не умеют сдерживать свои чувства. — Она понизила голос. — И знаете, милочка, он собирается жениться на богатой наследнице, как и следует лорду Аптону.
— Не думаю, что мне нравится то, на что вы намекаете, — многозначительно посмотрела на собеседницу Холли.
— Ах, Боже мой! — Леди Матильда схватилась за горло. — Вы не должны думать, милочка, будто бы я хотела сказать, что вы их завлекаете. Конечно, вы знаете свое место и никогда ничего подобного не сделаете. Я просто указала вам на недостатки Теодора. — Она оглядела Холли с явным удовлетворением — девушка такая некрасивая и заурядная, что никак не могла бы соблазнить ни Тедди, ни Джона.
— Вам незачем рассказывать мне о его недостатках. У меня нет никакого желания выходить замуж или завязывать с кем-то какие-то отношения.
В дверь вошла миссис Дюпре, неся поднос с чаем.
— Прошу вас, миледи. — И она поставила поднос на маленький столик в глубине лавки.
— Извините, я спешу, не хочу заставлять Тедди ждать.
— Я настаиваю, чтобы вы задержались на одну секунду, — попросила леди Матильда. — Вам в вашем новом положении нужно платье. У миссис Дюпре есть несколько подходящих готовых платьев, и она может их вам показать. Я покупаю у нее одежду для прислуги. — Она посмотрела на миссис Дюпре. — Полагаю, что-нибудь черное. Да, черное придаст ее внешности авторитетности — она так молода и заурядна. Она будет няней у моих племянников и племянницы, и мы хотим, чтобы она выглядела соответственно.
— Благодарю вас, но я не могу допустить, чтобы вы…
— Нет-нет, милочка, позвольте сделать это для вас. — Глаза леди Матильды сверкнули, как блестящие кубики синего льда.
Холли увидела ее глаза и поняла, что предложение сделано вовсе не от доброго сердца.
Кварталом дальше по той же Бонд-стрит, в дом номер девять вошел Джон. Он появился в спортивном клубе “Джентльмен Джексон” с надеждой, что несколько раундов заглушат разгоревшееся в нем вожделение. Раньше бокс всегда помогал, Джону и теперь остался единственным капризом, который еще был ему по карману. Годом раньше он отказался от членства в клубе “Уайте”.
Джон проработал чуть ли не всю ночь напролет, но никак не мог сосредоточиться — ему все время вспоминалась Холли, лежащая в постели.
Не успел он протянуть руку к звонку, как в нос ударил крепкий запах пота, похожий на томительный запах секса. Занятия боксом вовсе не похожи на любовные ласки, но они продолжаются довольно долго и приносят своего рода облегчение. Мысль об облегчении снова заставила его вспомнить о Холли. Он чуть не застонал вслух и еще больше помрачнел. Решившись, Джон протянул руку к звонку.
Четверо джентльменов стояли у веревочного ограждения, выкрикивая подбадривающие слова двум дерущимися на ринге. Джон заметил, что одним из противников оказался маркиз Уотертон — человек крепкого телосложения, ростом более шести футов, как и Джон, с белокурыми волосами цвета песка и дерзкими голубыми глазами. Доход Уотертона составлял больше ста тысяч фунтов в год. Естественно, такое богатство давало ему возможность царить в высшем свете.
Одним взглядом он мог погубить репутацию леди, мог пренебрежительным обращением уничтожить члена какого-нибудь клуба, и если кто-то осмеливался противоречить ему, он пользовался своей властью со злобным умением. В свете он имел прозвище Медведь. В обществе его терпеть не могли, но не избегали из опасений, что он может нанести публичное оскорбление. Так образовался фатальный замкнутый круг, и Уотертон полностью контролировал свои владения, пользуясь богатством, высоким положением и статусом в обществе. Однако Джон давно уже не заботился о том, что думают о нем в свете, и Уотертон это знал.
Маркиз увидел Джона, отпрянул, потом с ходу ударил кулаком в лицо своего партнера — молодого человека. Тот отступил на несколько шагов, зашатался и рухнул на мат.
В зале раздался общий восторженный крик подхалимов — членов клуба.
Противник Уотертона, молодой человек всего двадцати двух лет, утирал кровь, хлынувшую из носа, один глаз его распух и закрылся. Он почти потерял сознание. Несколько человек, работающих в зале, подбежали помочь.
— Весьма жаль, старина. — Уотертон посмотрел на противника с беззаботным безразличием и отвернулся, не удосужившись помочь. Взгляд его остановился на Джоне, лицо выразило удовлетворенное презрение, и происходило оно от снисходительности и чувства превосходства над Джоном, каковое обеспечивало Уотертону его богатство.
Какой-то паренек подбежал к Уотертону и подал полотенце. Тот вытер им пот с лица и направился к Джону.
— Сто лет вас не видел, Сент-Джон, — вместо приветствия проговорил маркиз с вежливой насмешливостью. — Где вы прятались?
— Большую часть времени я провожу в своей судовой конторе.
— Понятно. Я слышал новости о ваших судах. Сожалею. — В голосе Уотертона звучало преувеличенное сочувствие. — Вот дьявольское невезение. Считаете, что продержитесь на плаву?
— Странно, что вас так остро интересует моя компания. — Джон откинулся на веревки, посмотрел в глаза Уотертону. — Вот уж не думал, что вас это заинтересует.
Уотертон улыбнулся. На лице у него появилась неприкрытая ненависть, тут же сменившаяся холодной расчетливостью.
— Я и не заметил, но в клубе “Уайте” заключают пари, сколько вы еще продержитесь. Мне просто хотелось узнать ваше мнение, какие делать ставки.
Джон едва удержался, чтобы не сжать руками шею Уотертона. Мускулы у него напряглись. Прошло уже больше года, как он был вынужден отказаться от собственной конюшни и продать картины и мебель из лондонского особняка, чтобы свести концы с концами, и с тех пор превратился в мишень для пари и шуток в обществе. У него вдруг создалось впечатление, что за всем этим стоит Уотертон. Джон никогда не понимал, чем заслужил неприязнь Уотертона, но ненавидел его вот уже двенадцать лет.
Джон посмотрел на маркиза, прищурив глаза.
— Разве вы не знаете, что мы делаем свои собственные ставки?
— Да, некоторые, но опять-таки у некоторых из нас нет денег, чтобы изменить свою судьбу. — Уголок его рта приподнялся в презрительной усмешке. — Не хотите ли один раунд? С удовольствием поупражняюсь, когда буду вас колотить.
— Охотно, — ответил Джон, сбрасывая фрак, рубашку и галстук. Он потянулся, играя четкими мускулами торса и рук, потом вышел на ринг.
Уотертон сбросил с плеч полотенце и швырнул его в угол.
— Насколько я помню, я сбил вас с ног, когда мы боролись в прошлый раз. — И он занес кулаки и пошел, пританцовывая, к Джону.
— Да, кажется, так. — И Джон ударил левой.