Чем дольше она говорит, тем сильнее я переступаю за невидимую грань понимания, что пути назад, сладкого неверия во все происходящее, уже нет. И слова Вельмы даже имеют свой смысл. Если бы ее нашел мой отец, этот договор имел бы значение. Но все же… Как можно было оказаться такой полной дурой, чтобы пойти на подобное? Почему год? Почему она не предположила, что раз я и вовсе склонен с ней о чем-то договариваться, значит, я не желаю ей ничего дурного?
Как она, черт побери, позволила всему этому случиться, почему бы не оставить все, как было, ведь ненавидь мы друг друга, как и прежде, не было бы так нестерпимо больно?
Хотя, какой с нее спрос. Она с самого начала понимала, что уже не жилец. Разве можно ее вообще винить за необдуманность каких-либо поступков? Я ведь и полюбил ее именно за это. За то, как она играет свою партию. Как импровизирует и не думает о последствиях. Вот и с этим договором, даже с самой ее жизнью — случилось именно так.
Год без шести недель. Я до сих пор отказываюсь это принимать. И, похоже, та пелена ярости, что настигла меня в бальном зале, была ничем в сравнении с гневом и бессилием, что настигают меня сейчас. Я стараюсь держать себя в руках, но меня все равно охватывает внутренняя дрожь. Чтобы не причинить принцессе боли, я пытаюсь разжать ее пальцы своей рукой, чтобы высвободиться из ее хватки и встать.
— Я найду способ разорвать договор, — холодным, как лед, голосом, говорю я. Иначе и быть не может. Я не могу допустить того, что я ее потеряю.
И, кажется, теперь я начинаю понимать смысл утверждения, что альвам инстинкт самосохранения не позволяет любить. Это все... Слишком. Кажется, это все попросту способно убить меня изнутри, с этим невозможно справиться. Я еще не потерял Вельму, а уже раздавлен чувством невосполнимой потери. Я медленно встаю, подходя к столику рядом с кроватью, и наливаю себе вино в резной кубок. Вряд ли оно сейчас способно заглушить всю тяжесть того груза, что лежит на моей душе, но может, хоть так я смогу совладать со своими эмоциями. Или забыться хотя бы ненадолго.
Вельма тут же вскакивает с кровати вслед за мной.
— Если вздумаешь что-то с собой сделать — учти, любой физический урон причиненный тебе даже третьим лицом отразится так же и на мне, — несмотря на смысл ее слов, голос девушки звучит до невообразимого спокойно.
А ведь я даже не думал о подобном, пока Вельма не заговорила об этом. И перед моими глазами тут же встает та сцена, когда меня ранили в лесу. Это никак не соответствует тому, что она говорит — тогда мое ранение никак не отразилось на ней, по крайней мере, насколько я мог судить.
Впрочем, рано говорить о подобном. Как минимум, мне предстоят бессонные ночи в библиотеке, чтобы вновь и вновь перечитывать все написанное о камне, с учетом того, что я теперь знаю. Успокоиться у меня никак не получается и я в сердцах, сделав последний глоток вина, разбиваю кубок об противоположную стену. От мерзкого эльфийского пойла на душе становится только хуже, да еще и мысли начинают путаться, а эмоций становится все больше, и их никак не сдержать. Потому я принимаю решение, что это был последний глоток вина во всей этой ситуации.
Мой внезапный всплеск негатива — это меньшее из всего, что мне хочется сделать, но я все же отдаю себе отчет в том, что Вельма смотрит на меня, и что она беременна, и что вообще вряд ли мне сейчас тяжелее, чем ей.
Хотя, тут уж как посмотреть. Я бы выбрал смерть, чем вынужденную жизнь с такой необъятной болью.
— Ты этого не знаешь наверняка, — пытаясь собраться с мыслями, я нахожу в себе силы силы успокоиться и развернуться к эльфийке, привлекая ее к себе для объятий.
Вельма тут же прижимается ко мне в ответ — и только теперь я замечаю, как она дрожит.
— Раньше был целый совет, который занимался этим камнем и всем, что с ним связано, — тихонько произносит она, — Если твой отец не сжёг все дотла, что-то могло остаться. Из эльфов я знаю только няню… От повара толку никакого. Он из кухни никогда прежде не вылезал.
В моей голове тут же возникают мысли о том пленнике из темницы, искалеченном и едва живом старом эльфе… Но я пока задвигаю эти размышления на задний план. Сейчас для меня куда важнее утешить мою беременную невесту, потому как ее голос уже срывается на шепот, выдавая плохо скрываемые слезы.
— Прости меня. Я тогда в этом договоре и впрямь видела последний глоток жизни. И уж точно не могла предвидеть всего... Всего.