Рыбин Владимир
Мой сосед - 'дилетант'
Владимир Алексеевич РЫБИН
МОЙ СОСЕД - <ДИЛЕТАНТ>
Он всегда был чудаком, мой сосед Серега. А тут решил купить <Москвича>.
- Зачем тебе <Москвич>? - говорю. - До работы рукой подать.
- Да так, в моторе хочу покопаться.
Как вам это нравится? Для этого и денег-то не надо тратить: иди в автоклуб, копайся сколько хочешь. А ему подавай персональный мотор, чтобы в своем сарае стоял.
Купил он и впрямь рухлядь. <Москвич> был того древнего образца, что походил не на автомобиль, а на коробку с колесами. Хозяин его до самого конца не дышал, все ждал, что его прогонят с этой кучей металлолома. А когда получил деньги, сразу исчез. Боялся, что покупатель передумает.
Помог я Сереге вкатить покупку в сарай и полез с сочувствиями:
- Далеко ль собрался на этой колымаге?
Есть в нас такая привычка: все-то нам хочется чужие поступки на себя примерить.
- Мне эта машина нужна не как средство передвижения, - сказал Сергей.
- Вот те на! А для чего тогда колеса существуют? Может, ты коллекционером заделался? Тогда авто не для нас, работяг. Без штанов останешься. Ты уж лучше берись за марки - дешевле обойдется.
- Да нет, - говорит, - я тут одно изобретение изобретаю.
- К авто?
- Ну...
В общем, надоел я ему. Но у Сергея терпение - позавидуешь. Больше, чем у продавщицы в пивном киоске. Та целый день такое в своем окошке слушает, что, доведись до меня, давно бы озверел. А той все словечки как с гуся вода. Вот и Сергей - приставай не приставай, все равно не нахмурится. Словно уши выключает. Слушает, а думает о своем. Я как-то для эксперимента таз уронил в коридоре. Грохот был!.. Собака за забором заикаться начала. А Сергей хоть бы ухом повел. И на этот раз он нисколько не разозлился на мои приставания, сказал спокойно:
- Пантелеич, я знаю, ты можешь быть гениальным учеником, но я плохой учитель. Все равно всего тебе не втолкую. Но ты великий слесарь. Помоги мне, пожалуйста, сделать одну штуковину...
Вот так всегда: вроде уест и вроде похвалит. Стоишь и не знаешь, дуться или улыбаться.
Я на Серегу никогда не обижался. Чутьем чуял в нем человека, каких поискать, и мастера, каких даже искать не надо - все равно не найти. Он раз показал мне пустую поллитровку - <грешок молодости>, как он выразился, а в ней целый завод работает: станки крутятся, конвейеры ползут, люди бегают. И неизвестно, что за сила их двигает. Я сначала подумал, что он туда батарейку засунул, а оказалось - ничего. Оказалось, что все заводится уже тем, что кто-то берет в руки эту <заводную поллитровку> да крутит ее, рассматривая.
Домик у нас двухэтажный - внизу я живу, вверху он. И слава богу, что больше соседей нет, а то бы наговорили всякого. Так вот, слышимость у нас через потолок сами знаете какая, и я всю Серегину автоматику узнаю по звуку. И как двери у него сами собой открываются, и как кровать по утрам переворачивается, превращается в стол... Великий чудак мой сосед, редкий умник. А не заносится. Чуть посложней работа, стучится ко мне: <Давай, Пантелеич, выручай>.
Делал я ему всякие штуки замысловатые. А тут гляжу на чертеж и в глазах рябь.
- Что это? - спрашиваю. - Как тут разобраться?
- А я и сам с трудом разбираюсь. Вот тебе другие чертежики. Выполняй их по очереди и все сообразишь.
Леший знает, что это была за штуковина и зачем. Все вместе размером в небольшой чемодан. Снаружи она и впрямь походила на чемодан, только тяжелый, железный. А внутри, если открыть, черт ногу сломит: секции, отделеньица, камеры всякие. На год работы.
- Этот чемоданчик, если кому заказать, обойдется не дешевле автомобиля.
- Конечно, Пантелеич, не поскуплюсь. Я ведь понимаю: не всякий такое сумеет. Только, сам знаешь, денег у меня кот наплакал...
Тут я рассердился.
- Денег нет, а машину покупаешь?
- Так это, - говорит, - к машине чемодан. Без него мне и автомобиль не нужен.
- Вроде мотора, что ли?
- Вот, вот, вроде этого, только поважней.
Попробуйте догадайтесь, что в машине важней мотора? Разве колеса? Ну да если Сергей говорит, значит, есть что и поважней. А нет, так приделает. Это уж я точно знаю.
Прошло две недели. Каждый день я после работы в слесарке оставался. И по выходным в своей сараюшке копался, все железный чемодан делал. Совсем измучился. Хоть бы знать, что к чему. А то ведь нет хуже неизвестное делать. Так бывает: приносят в цех заказ, а зачем и для чего - не говорят. И никакого тебе удовольствия. Ну там, может быть, государственные секреты, а тут родной сосед - и те же муки?!
Не выдержал, пошел стучаться в Серегин сарай. Вышел он, шатается. Глаза красные, словно вчера на свадьбе гулял.
- Ты, - спрашиваю, - по ночам-то спишь?
- А ты бы спал на моем месте?
- На твоем месте я бы пешком на работу ходил.
- А у меня отпуск.
- Ты что же, отпуск в сарае проводишь? Взаперти? Если уж такой чокнутый, - говорю, - так хоть бы на дворе в машине-то копался. Все на свету. А лучше ехал бы ты, раз в отпуске, куда-нибудь отдыхать.
Вот тогда он и раскрылся.
- Пантелеич, - спрашивает, - тебе можно тайны доверять?
Я даже обиделся. А кто бы не обиделся? Разве есть такой человек, который признался бы, что ему нельзя доверять?
- Мне и в самом деле нужно уехать ненадолго. Можешь мою квартиру посторожить?
- Чего ее сторожить?
- Так, на всякий случай. Ты, главное, слушай, что там у меня происходить будет. Если услышишь какой звук, сразу мне телеграмму. Понял?
- Чего тут не понять.
- Это все для науки. Наука она знаешь какая капризная?..
Так я и забыл расспросить о чемодане. А на другой день он уехал, и я стал сторожить его замки.
Три дня прошло тихо-мирно. А потом глянул я на счетчик у Серегиной квартиры и ахнул: крутится как бешеный. <Что, - думаю, - за оказия? Может, свет забыл погасить? Поглядел на окна - темны. Дал телеграмму, как условились: так, мол, и так, дорого тебе отпуск обойдется. Назавтра получаю ответ: <Пусть крутится, как-нибудь расплачусь>.
Снова стал сторожить. По утрам и вечерам, а то и среди ночи, когда вставал, поднимался на второй этаж, прикладывал ухо к двери, прислушивался. Я уже ко всему был приучен и, пожалуй, не слишком бы удивился, если бы у него дома стулья вдруг сами собой заплясали. А услышал свист. Тихий такой, но до того пронзительный, что прямо не по себе становилось. Будто далеко-далеко визжит кто-то на самой невозможной ноте. Снова отстучал телеграмму. И получил ответ: <Спасибо, Пантелеич. Пусть свистит. Сторожи дальше>.
И вот как-то ночью разбудил меня стук наверху - вроде упало что-то. Вскочил я, затаил дыхание, прислушался. И тут ка-ак ударит, ведь дом ходуном заходил. Постучал я щеткой в потолок, когда все затихло:
- Серега, ты, что ли?
Молчание. Бывает же так: тихо, а чувствуешь - тревожно. Выглянул в окно - светает. Во дворе дорожки поблескивают: видно, дождь прошел. У сарая коты обнюхиваются. Береза космы развесила, не шелохнется.
Выбежал я во двор, глянул на Серегины окна - темны, как вчера. Решил уж досыпать идти, да на лестнице глянул на счетчик, а он стоит.
Описал в телеграмме все, что видел и слышал, полтора рубля заплатил. В тот же день Сергей и примчался, на такси прикатил. Не входя в квартиру, стал расспрашивать, что да как. Выслушал, походил по двору, а потом взял кирпичину да ка-ак запустит в собственное окно.
- Что ты, - говорю, - ошалел?
- Может быть, Пантелеич, может, и ошалел. А может, иначе нельзя.
Отомкнули мы его замки, принюхались - гарью пахнет. А посередине комнаты кошка лежит скрюченная, обгорелая. Сергей сразу кинулся куда-то в угол. А там темное пятно в полстены, обои обуглились. Под ними на толстом фарфоровом набалдашнике стояла у стены черная искореженная коробка. Две таких же целых стояли рядом. Эти были прикрыты стеклянными круглыми аквариумами и оплетены проволокой. Хотел я расспросить обо всем, а тут милиционер наш участковый входит.
- Говорят, ночью взрыв был? Что происходит? - И пошел по комнате. Пятно на стене потрогал, а потом к Сереге подступился.
- Кто стекло разбил?