- Я, по неосторожности.
- Откуда пятно на стене?
- От аккумулятора. Стоял тут, хлеба не просил, а кошка как-то залезла в комнату, замкнула контакты, и получилось короткое замыкание.
- Сколько работаю, не слышал, чтобы аккумуляторы взрывались.
Поморщился Серега, однако стал объяснять:
- Видите ли, это не такой аккумулятор, как в автомобиле. Это вроде конденсатора, только со свойствами аккумулятора. И гораздо мощнее.
- Изобретение, что ли?
- Вроде этого.
- А где вы работаете? Пожалте документик.
Посмотрел, покачал головой.
- Что это вы, гражданин изобретатель, секретные изобретения дома держите?
- Оно не секретное.
- Нет, так будет. Я в этом деле тоже кое-что кумекаю.
- Не будет. Не верят мне.
- Любому шоферу дай аккумулятор понадежней - обрадуется.
- Дело не в аккумуляторе.
- В чем же?
- В гравитонции.
- Кто такая?
- Это такое вещество. Аккумулирует гравитацию.
- Земное притяжение, что ли?
- Не только земное. Вообще гравитацию.
- А зачем она, то есть оно, вам? Для какой, так сказать, надобности?
Такой, понимаете, попался любитель науки. Сначала Серега неохотно объяснял, а потом разошелся. Выволок из-за шкафа черную доску, такую, как в школе, только поменьше, и пошел сыпать формулами. Даже я, уж на что знаю Серегу - все-таки сосед, - и то рот разинул. А участковый через четверть часа дремать начал.
Очнулся другим человеком - ласковым, вежливым. Руки нам пожал и откланялся.
Посидели мы с Серегой, помолчали. Чекушку с расстройства раскупорили. Я принес. Ибо у Сереги никогда запаса не было.
- Спасибо тебе, - сказал он. - Здорово ты меня выручил.
- Ты бы, - говорю, - друг Серега, хоть бы рассказал мне про свои дела. А то по незнанию и сболтну чего лишнего.
- Так я только что все рассказал, - удивился он. - Вон и формулы на доске.
Теперь удивился я. Ну и язык у этих ученых! Говорят как на духу, а поди пойми.
- Ты, - говорю, - давай по-человечески рассказывай.
Тут он и выложил все как есть.
- Понимаешь, Пантелеич, нашел я вещество, которое при определенных условиях аккумулирует гравитацию...
- Где нашел-то?
- Открыл, значит. Представь себе килограммовую гирьку. Как ее ни клади, хоть прямо, хоть на бок, она все равно килограмм весит. А мой гравитонций может менять свой вес: то тебе полкило в той гирьке, то сразу два...
- Вот, - говорю, - торгаши обрадуются.
Он даже не усмехнулся.
- ...Я и подумал: если вес может меняться в большую или меньшую сторону, то почему бы ему не меняться в отрицательную?
- То есть чтобы его совсем не было?
- Вот-вот. Бросаешь такую гирьку на пол, а она падает на потолок.
- Нет, - говорю, - за такие гирьки тебя не похвалят.
- Не в гирьках дело. Это же открытие!
- А если открытие, чего ж ты мне голову морочишь? Беги в эту контору, которая открытиями занимается. А то кто-нибудь другой откроет твои гирьки.
Вздохнул мой Серега.
- Разве ж, - говорит, - не бегал. Все как есть описывал. А они не верят, дилетантом обзывают. Не может, говорят, быть такого.
- А ты им гирьку покажи.
- Показывал. Не гирьку, конечно. Гирька - это так, для образного выражения. Опыт я им показывал.
- Ну и что?
- Ахают, а не верят. Тут, говорят, надо разобраться. Нет такого закона природы. А на нет и суда нет... Ну представь, придешь ты завтра на работу и начнешь рассказывать, что дома по потолку ходил. Поверят?
- Спьяну, скажут.
- Вот именно. Теперь мы запросто в самолетах летаем. А лет триста назад изобретателя самолета сожгли бы на костре. Хотя птицы в то время тоже летали и всем было ясно, что полет в принципе возможен. Понимаешь, Пантелеич, ведь природа от нас ничего не таит. У нее все на виду. А видим мы не все, потому что мало зрения, нужно еще и понимание. А понимание зависит от осознанного жизненного опыта, от знаний. Брось самую умную обезьяну в ванну - думаешь, она откроет закон Архимеда? Да если ей его и растолковать, все равно не поймет. Потому что всему свое время и винить тут некого. У людей ведь тоже случается подобное. В семнадцатом веке жил во Франции ученый Дени Папен. Уважаемый был человек, профессор, член королевской академии. Изобрел он паровоз и подводную лодку. И остался непонятым. Через сто с лишним лет все это пришлось снова изобретать.
- И ты сто лет собираешься ждать?
- Ну уж нет! Я постараюсь доказать свое. И очень скоро...
Заморочил мне голову Серега.
- Ну хорошо, а зачем окно разбил?
- На всякий случай. Прежде у меня при разрядке глаза пощипывало. Вдруг газ какой образуется? Дело-то новое...
Видели вы таких чудиков, чтобы на всякий случай окна в своем доме вышибали? Ну да не мое это дело. Мое дело железный чемодан мастерить. Намучился я с ним. Да еще и Серега на нервы действовал, каждый день спрашивал. Я уж порой не выдерживал, отшивал:
- Сам изобрел, сам и терпи. Заказал бы чего попроще, ключ там или еще что, сразу бы и получил.
Но все же я чемодан сделал. Сам удивился. Такой хороший вышел, что прямо хоть себе оставляй. Ну и Сергей, понятно, обрадовался. Целый вечер гладил его как дитю малую.
- Теперь, - говорит, - ты мне, Пантелеич, поролону достань. Того, что ковриками продается. Штук сто ковриков нужно.
- Господи, зачем тебе столько?
- Для безопасности. Вообще-то больше надо, но на большее у меня денег нет, больно уж они дорогие...
Сколько раз я ругался в одиночку. Вот сосед попался! Был бы свой брат - работяга, все было бы просто и ясно. Сегодня телевизор, завтра телевизор, а послезавтра опять же домино. Досуг как досуг. А тут бегай по магазинам после работы, ищи эти проклятые коврики, которых нигде нету. Но погляжу, как Сергей радуется, и отойдет от сердца: нет, не надо мне другого соседа...
Однажды, в воскресенье дело было, зовет меня Серега. Посадил перед собой чин чинарем, как на приеме в райисполкоме, и сказал:
- Ну, - сказал, - кончаются, Пантелеич, наши с тобой мучения. Поедем гравитонций испытывать.
- А испытания не муки разве?
- Радость! - закричал он. - Конечно, радость! Сколько я ждал этого часа!
- А если не испытается?
- Такого не бывает. Какой бы ни был результат, все равно интересно. И потом чего ты каркаешь заранее?
Ну я и умолк. Сели мы на его <Москвича>, покатили за город. А в машине, надо сказать, было не повернуться, столько всего навалено.
Приехали мы к старой мельнице. Есть у нас такая за городом. Бог знает, зачем ее строили, да недостроили. Оставили этакое местечко, где, если старух послушать, нечисто.
Ну и мы, значит, туда же. Остановились у стенки, метрах в десяти от нее, спустили из бака весь бензин в канистру, отнесли подальше.
- Когда я тебе махну рукой, - говорит Серега, - кидай в машину камни да посильнее.
- Что ты, - говорю, - очумел? Ведь я и попасть могу.
- Не попадешь. - Улыбается, а сам бледный такой, прямо весь разволновался.
Что мне было делать? Набрал щебенки, жду. Гляжу, и глазам не верю: машина-то вроде расти начала. Кричу Сергею об этом видении - не слышит. Чудно как-то: кругом тишина, и мотор не работает, а он не слышит. Хотел я подойти к нему поближе и чувствую - не получается. Будто кто за подтяжки уцепил и тянет назад. Словно ветер навстречу ураганный. Только ветра никакого нет - тишь сплошная, а ноги назад едут, как по льду. Гляжу - пыль и камни ползут по земле прочь от машины. А она уж совсем выросла. То есть не сама она, а какая-то ее видимость. Машина как стояла, так и стоит, а вокруг словно пузырь какой в форме машины. И Серега в этом пузыре растет вместе. Хотя вижу - тот, что в середине, сидит себе на месте нормальный. Прямо наваждение. Хорошо еще, что никого вокруг, а то мельницу совсем бы ославили как нечистое место.
Гляжу, Серега из середины знак подает: кидай, мол. Бросил я камешек, промазал. Бросил посильней - опять мимо. Тогда уж я совсем большой камень взял, запустил изо всех сил. А камень скользнул вверх и улетел за мельницу. Ну точно как по воде рикошетом пропрыгал. И все, что я кидал, летело мимо. А один большой такой камень, который я обеими руками бросал, отлетел назад, словно от резины. Едва я отскочить успел.