Яд!
Она попыталась высвободить свою руку.
— Сиди тихо, женщина, — приказал он, и в его синих глазах под темными бровями появился стальной блеск.
Отбросив ложную гордость, она набрала в легкие побольше воздуха и закричала изо всех сил:
— Убивают! Помогите! Убивают!
— Замолчи! — рявкнул он, встряхнув ее.
Несколько капель содержимого бутылочки попали ей на накидку. Она задохнулась от ужаса. А что, если ткань начнет расползаться?
Цыган огляделся по сторонам, чтобы удостовериться, что на ее крики никто не откликнулся. После этого он уставился на нее, но не со злобой, а с чем-то, напоминавшим разочарование.
— Убивают? — переспросил он.
Сердце по-прежнему бешено колотилось, и она со страхом смотрела на пятна у себя на накидке, ожидая и боясь, что материя вот-вот начнет расползаться. Он проследил за ее взглядом, и его губы дрогнули в сардонической усмешке.
— Древесный сок сосны, — ответил он на ее невысказанный вопрос.
С этими словами он отпустил ее руку и вытащил еще что-то из кошеля, что-то черное, мохнатое и мертвое. Она инстинктивно отшатнулась. Но это оказалась всего лишь его накладная борода, сильно пострадавшая после того, как он растоптал ее ногами. Должно быть, он, опомнившись, подобрал ее на ярмарке.
— Может быть, хоть таким образом удастся смягчить следующий удар, — проворчал он себе под нос. С этими словами он вылил жидкость себе на ладонь и размазал ее по щекам и подбородку, после чего приклеил накладную бороду.
Напряжение немного спало, и Лине внезапно почувствовала себя очень глупой. Совершенно очевидно, что цыган не собирался причинять ей зла. Тем не менее сдаваться она не собиралась. Она сидела на краешке сиденья, в любую секунду готовая спрыгнуть и бежать.
— Если вы все еще хотите сохранить в своем владении вашу лошадь и повозку, милая, — спокойно заметил он, словно читая ее мысли, — то я предлагаю вам оставаться на месте.
Собственно говоря, у нее не было особого выбора. Она вряд ли могла позволить себе лишиться и повозки, и пони. Она беспомощно сидела и ждала, пока он закончит наклеивать бороду.
Внезапно она осознала всю невероятную глупость происходящего. Она оказалась заложницей мужчины, который, по его словам, намеревался всего лишь защитить ее, которому не нужны деньги и у которого была склонность носить накладную бороду. Ее страх начал медленно уступать место жгучему любопытству.
— А зачем вообще... вы носите эту непонятную штуку? — поинтересовалась она, показав на бороду. — У вас что, не растет собственная?
— Борода? — он одарил ее яростным взглядом. — Раньше у меня росла такая, — заметил он. — Хотя еще несколько таких сумасшедших дней, как этот, и я лишусь не только бороды, но и стану лысым.
Она искоса взглянула на его пышную черную гриву Очевидно, он так шутил. Господи, он мог лишиться доброй половины своих волос, и все равно того, что осталось, хватило бы на двоих. Его кудри ниспадали на шею и на вид казались мягкими.
Цыган вопросительно изогнул бровь, и она вдруг поняла, что внимательно рассматривает его. Она резко отвернулась и принялась разглядывать свою лошадь.
— Предлагаю как можно быстрее покончить с... теми глупостями, что у вас на уме, — сказала она, обращаясь больше к себе, чем к нему. — Так вот, почему бы вам не прекратить свое утреннее омовение и не сказать мне, что вам от меня нужно...
Он с подчеркнутым вниманием оглядел ее с головы до пят, и она тут же пожалела о своих словах. Но, слава Богу, он не попался на удочку. Он глубоко вздохнул, словно собираясь с мыслями.
— Когда я заслужил рыцарское звание, то дал обет защищать женщин, — заявил он. — И намереваюсь сдержать его.
Она молча смотрела на него, открыв рот. Несмотря на его странное поведение, ей никогда не приходило в голову, что он просто сошел с ума. До настоящего момента.
— Рыцарское звание? — беспомощно переспросила она.
— Я не разбрасываюсь обетами. — В глазах у него появилось задумчивое, отстраненное выражение. — Если где-нибудь женщина попадает в беду, мой долг — отправиться туда и спасти ее.
Лине была ошеломлена и некоторое время молчала, а потом вдруг расхохоталась.
— Вы хотите, чтобы я поверила в то, что вы — рыцарь?
Он упрямо выпятил подбородок, отчего она рассмеялась еще громче.
— Знаете, сэр Как-Вас-Там-Зовут, я впервые встретила рыцаря, у которого нет коня, доспехов, оружия и чести.
Блеск в его глазах подсказал ей, что она ступила на опасную почву.
— У меня в одном мизинце больше чести, — заявил он, — чем у вас во всем вашем теле де Монфоров.
— Ну нет! — вскричала она. — Моим отцом был лорд Окассин де Монфор Фландрский, — рука ее инстинктивно взлетела к фамильному медальону, который она носила на шее под накидкой.
Он презрительно рассмеялся.
— В самом деле? И, несмотря на это, он позволил вам тяжким трудом зарабатывать себе на жизнь, торгуя шерстью?
Она побледнела. Он не имел права допрашивать ее, никакого права. Благородный дворянин просто поверил бы ей на слово. Она не обязана была ничего ему объяснять и уж наверняка не намеревалась рассказывать ему печальную историю своей семьи.
— А, понятно, — сказал он, и взгляд его смягчился. Голос его странным образом изменился, стал нежнее, и он произнес следующую фразу без издевки: — Вы, наверное, внебрачный ребенок?
— Нет! — взорвалась она. — Я — не внебрачный ребенок! Не смейте называть меня так! Мои родители были женаты по-настоящему! Мой отец не виноват в том, что...
— Что... — Он выжидающе замолк.
Забота в его глазах казалась искренней. Но она отнюдь не собиралась рассказывать первому встречному об унизительных обстоятельствах своего рождения. Она выпрямилась.
— Мы поедем в лагерь торговцев шерстью, — холодно бросила она ему, — и там вы меня оставите... одну.
Он покачал головой.
— Я не оставлю вас нигде. Вы можете оказаться в большой опасности. Я дал клятву обеспечить вашу безопасность, и я...
— Безопасность? А кто обезопасит меня от вас самого и вам подобных? — Она покачала головой. — Нет, я не нуждаюсь в вашей защите. У меня есть слуга, Гарольд...
— Тот старик?
— Он... сильнее, чем выглядит.
Цыган закашлялся. Лине сжала кулаки в складках своей накидки. Дункан прикрикнул на лошадь, и повозка тронулась с места. ...
— Я позволю вам сопровождать меня только до ярмарки, — заявила она, делая вид, что у нее есть хоть какой-то выбор.
Он не ответил. Она уже достаточно изучила его, чтобы принять молчание за знак согласия, но сейчас спорить было бессмысленно. Как только они окажутся в лагере торговцев шерстью, у нее появится возможность заручиться поддержкой Гарольда и всей Гильдии торговцев шерстью. И тогда она от него избавится.
Да, и, скорее всего, больше уже никогда не увидит.
И, соответственно, никогда не узнает, зачем он носит эту убогую бороду, почему называет себя рыцарем и почему так настаивает на ее защите. Но ее это уже не касалось. У нее была собственная жизнь — жизнь с тканями и красителями, числами и отчетами, прибылями и налогами, — комфортная, обеспеченная, предсказуемая жизнь. У нее не было времени для эксцентричных цыган и их головокружительных рыцарских фантазий.
Она вздохнула и сложила руки на коленях, размышляя о том, с каким, должно быть, укором сейчас на нее с небес смотрит ее отец. Она впервые находилась в столь близком соседстве с простолюдином. И, вероятно, в последний раз. И, поскольку она больше никогда не увидит этого цыгана, она решила, что не будет особого вреда, если она украдкой еще раз взглянет на него, что называется, одним глазком, исключительно в познавательных целях.
Интересно, кто он такой? Кулаки, сжимавшие поводья, были массивными, с выступавшими венами. Это были руки, привыкшие к тяжелому труду. Его бедра, находившиеся к ней слишком близко, чтобы она чувствовала себя в безопасности, были длинными и мускулистыми под измятыми рейтузами, совсем как у рабочего. Но, тем не менее, в нем ощущалась некая ленца, чувственная томность, как если бы он никогда не занимался тяжелым трудом.