Мой дед был сильным, властным, даже слегка надменным человеком. В то время он был хозяином в Амдо и правил железной рукой. Когда я появилась на свет, этот буйный властелин взял меня на руки, как в люльку, и заявил: «Это моя Сонам Цомо!» После такого исчерпывающего заявления я стала его подопечной. Даже если его властность и злоупотребление авторитетом раздражали моих родителей, им не оставалось ничего иного, как только смириться с этим.
Тем более странным казалось мне то, что мои родители, подчинявшиеся деду и бабушке во всех важных вопросах, уступали каждому моему капризу и каждой причуде. Только намного позже я стала осознавать взаимное уважение, которое стояло за нашими родственными узами, и то, как оно окрашивало все грани нашего поведения в семье. Все члены семьи относились к деду и бабушке с любовью, благоговейным уважением и даже с некоторым страхом. Тем не менее отношения между ними и их внуками были отмечены лишенной всяких формальностей близостью. Отношения же между родителями и детьми были сдержанными, отчужденными и очень строгими. Такими же были отношения между моими отцом и матерью, с одной стороны, и дедом и бабушкой – с другой.
Я замечала – часто не без тайного ликования, – в какой трепет моих родителей ввергали дед с бабушкой. Например, если дед восседал на канге (подогреваемом возвышении для сидения и сна), социальные условности запрещали моему отцу сидеть рядом с ним. Почтение к старшему требовало, чтобы он либо стоял, либо усаживался на пол. Я же могла забраться на канг рядом с дедом и наслаждаться ощущением безопасности в его объятиях. Я нарочно провоцировала отца подобным образом, демонстрируя, что в присутствии деда я была маленькой хозяйкой и могла поступать, как мне заблагорассудится.
Когда дед пил чай, свой любимый напиток, традиция запрещала отцу делать то же, если только дед не приказывал ему: «Таши Дондуп, сядь и выпей чашку чая». Но даже в этом случае отец никогда не усаживался на стул, а должен был удовлетвориться сидением на корточках на полу. Стулья предназначались только для равных, встречавшихся с глазу на глаз.
Каждый вечер после заката, когда семья собиралась на ужин, я пристраивалась рядом с дедом – наш тайный условный знак, что после ужина мы собирались хорошо провести время вдвоем. Я завороженно слушала его бесконечные сказки и истории. Больше всего я любила рассказ о том, как он выбирал мне имя и боролся за него с остальными родственниками.
В детские годы дед оказал на меня огромное влияние. Он умел наслаждаться жизнью и ценил каждый опыт, встречавшийся на его пути.
Уже в раннем детстве меня очень удручал тот факт, что я родилась девочкой. С самого юного возраста мы уже отдавали себе отчет в разнице между ролью и задачами мужчин и женщин и в том, что во всех семьях родители больше радовались сыновьям. Рождение дочери иногда даже считалось проклятием. Я слышала об одной бедной семье, утопившей новорожденного ребенка-девочку. В нашем земледельческом обществе на дочерей смотрели как на обузу. Маленькая девочка только ела и требовала заботы и внимания, не принося семье никакой пользы. Позже, когда она подрастала, ей нужно было обеспечить приданое, после чего она выходила замуж, покидала свою семью и уходила в другую. Сыновья же, напротив, своим трудом приносили пользу семье. Они оставались дома, и их дети еще более укрепляли семейное благосостояние.
Я много раз спрашивала деда, не хотел ли он, чтобы я родилась мальчиком. Я не вынесла бы разочарования, если бы он подтвердил мои опасения, Он дергал меня за уши и отвечал:
– Разве в таком случае я сказал бы, что ты девочка, еще до твоего рождения?
Его слова наполняли меня восторгом. Для меня очень много значило, чтобы меня любили ради меня самой, независимо от того, девочка я или мальчик.
Те ранние годы моей жизни были полны радости. Они никогда не изгладятся из моей памяти. Я могла смеяться, словно только что услышала самую смешную шутку в мире, наслаждаться красотой деревьев и цветов, гладить лошадей и коров и мечтать обо всем, что только мог вообразить мой детский ум.
3. Беззаботное детство
Неожиданно пришла разлука с дедом и бабушкой. В 1905 году дед купил ферму в Гуяху (другое название – Танантван), примерно в семидесяти пяти километрах от Цонки. Сначала это была территория, населенная мусульманами, но когда они начали войну с китайцами, те их изгнали. Тогда-то дед и приобрел эту усадьбу. Вернувшись в Цонку, он сообщил сыновьям о своей покупке и поинтересовался, не хотел ли кто-нибудь из них уехать и поселиться на новом месте. Оба брата моего отца отказались на том основании, что предпочитают не селиться в мусульманском районе. Мои же родители пожелали переехать.