Однажды он попросил нас встретиться с Таней и поговорить. Мы специально поехали в Жуковку. Долго разговаривали, объясняли, что нельзя так замыкаться и отстраняться от семьи - от мужа и дочери. Если ты веришь, верь, никто не запрещает и запретить не может, но не фанатично. Нельзя ставить под удар свою семью. Я говорила, что Лёня - человек публичный. Он вынужден бывать на встречах и мероприятиях, где присутствие жены обязательно. Таня отвечала, что ей это неинтересно и ненужно. «Если тебе дорога семья, - говорила я, - ты должна изменить своё поведение». Она слушала, качала головой и говорила одно и то же - неинтересно и ненужно. Объяснить ей что-либо было невозможно. Мы проговорили с ней почти три часа, но она стояла на своём. Таня такой человек, её практически невозможно в чем-то переубедить. Мы приводили всевозможные доводы, но разговор оказался совершенно бесполезным.
При этом разговоре присутствовала наша внучка Марина, у нас с ней были хорошие отношения. Мы часто встречались. Когда она подросла, я даже помогала ей в занятиях по русскому языку. Кстати, в этом конфликте между родителями она как раз была на стороне отца. И вроде бы, во время разговора она меня поддерживала, но как только мы вернулись домой, Марина мне позвонила и начала говорить, чтобы мы оставили маму в покое, что мы не правы. После этой встречи Марина на какое-то время даже перестала с нами общаться. Было понятно, что пока мы с Борей возвращались в Коралово, Таня поговорила с Мариной и убедила её в своей правоте. Марина крещёная, мне кажется, это надо учитывать, тем более, что и она тогда уже была верующей, хотя ничего особенно не соблюдала и вела довольно свободный образ жизни. Одним словом, наш разговор с Таней положительных результатов не дал.
Леонид Невзлин
Мы с Таней прожили, можно сказать, больше двадцати лет. Это много. И в том, что происходило с ней в последнее время, есть и моя вина. Я это упустил. События развивались медленно, постепенно, но я так был занят работой, что действительно их проглядел.
Бизнес у меня был социально активным, что противоречит моим привычкам, но это было обязательством перед моими партнёрами и друзьями. И я делал свою работу, как мог.
Надо сказать, что Таня была асоциальна всегда. Она не любила встречаться с людьми. В системе координат, в которой я жил, был круг ближайших партнёров и их семьи. Второй круг - друзья. Третий круг - люди, связанные с моей сферой деятельности: депутаты, министры, заместители министров, бизнесмены, предприниматели, деловые люди и так далее. Естественно, что в данной ситуации жена должна быть партнёром. Партнёром и другом, потому что есть масса вещей, которые она через социальное общение может где-то приглушить, а где-то высветить. В такой ситуации надо быть парой, но произошло обратное. Как только у меня начался совместный бизнес с Ходорковским и товарищами, она полностью отрезала все свои социальные контакты. Она никуда не ходила в гости и никого не приглашала. Я к этому относился лояльно. Как-то незаметно такой стиль общения распространился на родителей и даже на детей.
Замечу, что Таня - человек не бесталанный. Она достаточно одарена. У неё хороший вкус. Причем, интуитивный. Это касалось дома и одежды. Это относится и к предметам искусства. С другой стороны, она не любит сопротивления. Взять, к примеру, Лёшу, сына Тани. До семи лет он был идеальным ребёнком и любимчиком. Она не могла на него нарадоваться. Но как только Лёша подрос, стал проявлять самостоятельность, у него появился свой взгляд на вещи, и этот взгляд не совпадал с её взглядами, Таня потеряла к сыну всякий интерес и моментально перестала им заниматься.
С Мариной, с нашей дочкой, ситуация была схожа: как только Марина проявила свой характер, Таня сразу перестала ею интересоваться: уже не делала с ней уроки, не водила её на танцы. Таня перестала делать что-либо. И получилось так, как получилось, - Таня осталась в своей, отгороженной от всех, капсуле. Она перестала даже готовить, хотя хорошо умеет это делать.
Такой пример. Приезжаю я как-то раз домой и спрашиваю:
- А что это на столе?
- Смешанный рис, - говорит она. Это было время, когда поднялась волна интереса к здоровому образу жизни.
- Молодец, - говорю я ей, - рис сварила.
- Я не варила, - отвечает она, - Это я в «Царской охоте» заказала.
Ресторан «Царская охота» был напротив. Я подошёл к охране (а в то время моя семья уже охранялась) и спрашиваю, мол, это вы за рисом ездили?
- Да, - отвечают, - мы.
- Только за рисом?
- Да, только за рисом.
В «Царской охоте» была шикарная кухня, и если там что-то заказывали, то делали это, что называется, от души. Но ей захотелось смешанного риса, вот она и заказала себе смешанный рис. И всё. И всё! Всё остальное её не интересовало. Ни я, ни дети. Этот пример может показаться незначительным, но, на мой взгляд, он говорит о многом. У меня был настоящий шок. Послать машину с охранниками, чтобы купить варёный рис...
В силу своей деятельности мне приходилось достаточно часто иметь дело с едой. Обедать и ужинать почти всегда нужно было с людьми. С определенного момента тема питания у нас на работе была решена, ведь там я и проводил большую часть своего времени. Еда в нашем клубе была замечательная, я взял людей из «Метрополя». Они хорошо знали, где купить, что купить и как приготовить. Это были и повара, и официанты, и весь менеджмент. Все эти люди являлись нашими работниками. Казалось бы, чего проще, когда можно вместе с дочкой и женой моего делового партнёра выйти, прогуляться, посидеть у нас в ресторане, пообщаться. Нет! Она заказывает варёный смешанный рис и посылает за этим машину с охраной...
Потом произошло следующее. У нас, как и в любом большом доме, был садовник. Вернее, садовница. Как я потом узнал, её гнали отовсюду, где она работала, потому что она пыталась миссионерствовать, особенно среди женщин. И как выяснилось, эта садовница взяла Таню в оборот. Всё это, к сожалению, прошло мимо меня, но потом случилось то, что случилось. Стали нарастать лень и недовольство жизнью, состояние депрессии просто не прекращалось, и, в один прекрасный день, случился взрыв. Слёзы, злость, ненависть, страх! Она убежала из дома. Сначала она пряталась от меня за дверью, кричала: «Не подходи ко мне! Я тебя боюсь!» - падала на асфальт и билась, изо рта шла пена. Это действительно было страшно. Я растерялся, попытался разобрался, что же это такое было. Ходил к психиатру. Он выслушал меня и сказал, что это «контролируемая женская истерика». А по её словам, это было явление ей Господа! И Он ей рассказал всю её предыдущую жизнь, поведал ей обо всех её ошибках, об её грехах, направил её на путь истинный, рассказал о будущем и вот теперь, теперь, наконец, она будет жить по Господу! Она Его видела, она с Ним говорила, и отныне она будет следовать его указаниям. Она всегда была православная и крещёная. Но с этого дня её потянуло в ортодоксию. Я бы сказал, в сельское верование. Я пытался всё же её отвлечь, пытался сделать всё для того, чтобы она развеялась, увидела мир. Я всё ещё надеялся вернуть её к нормальной жизни.
И мы поехали в Грецию. Мы жили в гостинице, рядом с которой был удивительный женский монастырь. Он был, можно сказать, научным. Там работали женщины с обязательным знанием двух языков, у которых, как минимум, была одна докторская степень, а то и две, и в этом монастыре был определенный уклад жизни, который включал в себя труд физический и интеллектуальный. Так вот, Таня на все это посмотрела и сказала:
- А может, мне в монастырь уйти?
Меня от её слов чуть кондрашка не хватил. Я буквально взорвался и попытался ей объяснить разницу между монастырем интеллектуалов в северной Греции и русским ортодоксальным монастырем где-нибудь во Владимире, где ей надо будет унижаться и заискивать перед какой-нибудь матушкой, жить среди интриг, быть полностью зависимой.