Потом мы решили сходить на «пятачок» - это танцевальная площадка на территории санатория Министерства обороны. На территорию чужих не пускали, мырешили перелезть через забор - а там они, эти две девушки. Виля говорит:
- Ай-ай-ай, как не стыдно через забор прыгать?! Они что-то ответили, спокойно перелезли через забор и пошли. Мы последовали за ними. На танцплощадке разошлись - они в одну сторону, мы в другую.
Стоим в сторонке, смотрим. Музыка играет, люди танцуют. Я глянул в сторону этих девушек и на одну из них обратил внимание: светленькая, тоненькая, скромная такая. Она мне приглянулась. Я подошёл, пригласил её на танец. Она согласилась. Мы стали разговаривать. Я сказал ей, что служил, недавно демобилизовался, работаю сварщиком. Сказал, что впервые в жизни на бюллетене и завтра на работу не иду. Мы договорились встретиться утром и пойти на пляж. Это был первый день нашего знакомства.
На второй день мы были на пляже, купались, разговаривали и все друг о друге уже знали. Я чувствовал, что она мне нравится. Совсем молоденькая, умная, красивая. И я молодой, 22 года с половиной. Я сказал: «Давай поженимся», - и она согласилась.
Борис стал расспрашивать меня, откуда я и чем занимаюсь. Я сказала, что из Москвы и что работаю воспитательницей в детском саду. Прошло более 55 лет, а я до сих пор не могу понять, почему придумала историю про воспитательницу и не сказала, что я студентка. Зачем я сказала неправду, не знаю, и объяснить этого никак не могу.
Мы просидели с Борисом допоздна, и было ясно, что нам интересно вместе и что мы можем вот так вот проговорить до утра. Потом к нам подошла Зоя, сказала, что уже первый час ночи, надо идти домой, и Борис проводил нас. Прощаясь, мы договорились встретиться утром и вместе пойти на пляж. На завтра мы действительно встретились. Не скрою, я ждала этой встречи и, судя по тому, как он обрадовался, увидев меня, я поняла, что и он хотел меня увидеть. Совершенно неожиданно Борис рассказал о том, что он на больничном листе, и у него есть три свободных дня.
- Что-то ты не похож на больного, - сказала я, в душе радуясь тому, что мы можем быть вместе эти дни.
Борис засмеялся. Ему не хотелось говорить правду, но мне удалось выпытать «историю его болезни». Оказывается, у него под мышкой образовался нарыв, и врачи решили, что не может сварщик работать с такой болячкой.
Мы практически не расставались. На второй день вечером он совершенно неожиданно сделал мне предложение. Я была удивлена и даже чуточку растеряна, но в принципе не возражала и сразу дала согласие. Всё это может показаться странным и даже в какой-то степени неправдоподобным. Признаться, я сама очень часто пыталась разобраться, как так получилось, что мы, едва познакомившись, практически сразу признались друг другу в наших чувствах и решили пожениться. Ведь мы были совсем молодыми людьми, не искушенными в жизни.
Пожалуй, дело в том, что мы сразу поверили друг другу, и за все эти годы ни один из нас не дал ни единого повода усомниться в правильности нашего выбора. Его чувства ко мне, его желание стать моим мужем были для меня очевидны и естественны. Да и мои чувства, и моё желание стать женой Бориса тоже были для меня очевидны и естественны. Меня ничто не удивляло и ничто не вызывало сомнений.
- Вы же едва знакомы! - воскликнула Зоя.
Не помню, что я ей ответила. Мне казалось, что мы с Борисом знакомы уже давно и знаем друг о друге абсолютно всё!Я была уверена в нем! И это было самым главным. Я знала, что мы оба поступаем правильно.
Борис рассказал родителям обо мне и о том, что сделал мне предложение. Они, конечно, захотели познакомиться с его избранницей.
На третий день вечером я надела белое платье, и мы с Борисом пошли к нему домой: Феодосия, Беломорский переулок, дом 8, первый этаж, кв. 1. Это адрес, по которому проживала семья Бориса.
Маму Бориса звали Рахиль Захаровна (Залмановна), отца - Иосиф Борисович Невзлин. Он был профессиональным военным, офицером, комиссаром.
Борис Невзлин
Отец мой был детдомовский. Когда-то в Смоленске был организован еврейский детский дом. Там он жил и учился, окончил семь классов. В то время семь классов образования считались вроде как академией. Руководители партийной организации направили его в Ленинградское высшее военно-политическое училище. Так он попал в армию, в береговую оборону.
Мы познакомились. В центре гостиной стоял круглый стол, мы сели. Иосиф Борисович стал задавать вопросы, на которые я должна была отвечать. Вопросы были самые разные, и, честно говоря, наша беседа больше напоминала допрос.
Оказалось, что Борис тоже из еврейской семьи. Была ли национальность важным моментом для нас? Сложно сказать, но наша национальность послужила тем самым мостиком, который сблизит наших родителей при первом знакомстве.
Вопросы Иосифа Борисовича наконец закончились, и больше никто ничего не спрашивал. Борис был совершенно спокоен, Рахиль Захаровна мне ласково улыбалась, а озорной взгляд его младшей сестры Светы говорил о том, что собеседование с Иосифом Борисовичем я прошла успешно.
Утром следующего дня я позвонила домой в Москву и сообщила о том, что встретила молодого человека по имени Борис. Сказала, что мы полюбили друг друга и решили пожениться. Наступила долгая пауза. Мама молчала. И я поняла, что она очень расстроена. С папой по телефону я не говорила, но было ясно, что он нервничает. Мама мне потом рассказывала, что папа, как человек эмоциональный, очень разволновался. Маме пришлось его успокаивать. «Ничего страшного, - говорила она, - может быть, всё это хорошо...» Волнение передалось и мне, занервничал и Борис. Чуть позже папа сообщил, что в начале августа они с мамой приедут в Феодосию. «У нас путевка в Гурзуф, - сказал папа, - так что мы заедем и познакомимся с будущими родственниками».
Я, конечно, переживала, когда встречала родителей в Феодосии. Они приехали прямо на улицу Семашко, где мы их ждали вместе с Борисом. И оттуда мы все вместе пошли к родителям Бориса. Вошли в квартиру, наши родители познакомились, как-то быстро перешли на идиш. Папа ведь был родом из белорусского местечка и хорошо знал идиш. И вот они заговорили на идиш, на лицах сразу появились улыбки, и я успокоилась.
Борис Невзлин
Наши родители познакомились. И тут выяснилось, что они приблизительно из одних и тех же мест в Белоруссии. Одним словом, местечковые. В хорошем смысле этого слова, местечковые евреи. Мужчины сели за стол и сразу заговорили на идиш. Мы, конечно, не понимали. Нас языку идиш не учили, как потом мне объяснил отец, чтобы не создавать тем самым трудности.
Они сидели за столом, пили, кажется, вино, и мой отец предложил им эти два дня пожить у нас дома. Родители понравились друг другу и сразу стали близкими людьми. Наши отцы даже какое-то время писали друг другу письма на идиш.
Оставив родителей, мы с Борисом ушли в город. «До отъезда в Гурзуф, - сообщил Борис, - твои родители будут жить у моих родителей. Они приняли совместное решение, и все согласовали».
Борис Невзлин
Вспоминая сейчас тот момент, я все же думаю, что Евгения Семеновна смотрела на наш союз с опаской. Мало ли какие мысли могут быть у женщины, москвички, матери единственной дочери. Вот, мол, из провинции, женится, переедет в Москву, а там рестораны, театры, масса соблазнов. Думаю, что у неё были такие мысли.
Марк Исаакович, как я потом узнал, тоже очень волновался и переживал в связи с нашей женитьбой. У него, конечно, были опасения. Как мы будем жить, а получится ли у нас семья.
Потом, спустя много лет (было это, по-моему, году в 75-м), он подошёл ко мне и сказал:
- Большое тебе спасибо за Ирину!
Эти его слова меня очень и очень тронули. Я до сих пор слышу его голос. Я всегда называл его «ангелом-хранителем». Удивительный был человек! В один год, в 79-м, я потерял сразу двух близких мне людей - Марка Исааковича и мою маму.