22 августа я вернулась в Москву. Ровно через месяц, 22 сентября, поездом приехал Борис. За это время он успел рассчитаться на работе, оформить все документы и попрощаться с друзьями. 28 сентября мы расписались, а 4-5 октября сыграли свадьбу - гуляли два дня. Все дни до свадьбы Борис жил у соседей - они были замечательными людьми.
6 октября Борис уже вышел на работу. Тут помог папа. Его друг был заведующим лабораторией Института нефтехимического синтеза, куда и определили Бориса в качестве механика.
Боря как-то сразу вошёл в семью. Он мне всегда и во всем помогал, чувствовал ответственность семейного человека, осознавал, что он глава семьи, что необходимо работать и зарабатывать, что я его жена и за мной надо ухаживать. Я ведь тоже была совсем молодая, и для меня тоже всё это было в новинку. И все это - ответственность, желание работать, помогать по дому, ухаживать - все это в нем было с самого начала.
И признаюсь - меня это никогда не удивляло. Не удивляло, потому что таким человеком был мой папа. Для меня это было в порядке вещей.
Семья наша жила в коммунальной квартире, и с появлением Бориса комната в 11 квадратных метров перешла в наше распоряжение, а бабушка переехала в комнату к родителям.
В середине декабря стало известно, что я жду ребенка. Боря был счастлив. Родители тоже восприняли новость с радостью. Никто из нас до самого Лёниного рождения, конечно же, не знал пол ребенка, да это нас и не волновало. Мы с Борей терпеливо ждали, часто говорили о нем, гадали, каким он будет, и были счастливы.
Мы действительно были счастливы, потому что судьба удивительным образом подарила нам встречу, встречу, может быть, случайную, но одновременно закономерную. Мы сумели разглядеть друг друга и не потеряться. Мы не прошли мимо и не затерялись в толпе. Наша встреча была для нас первой, единственной и последней на всю оставшуюся жизнь. Нам удалось обрести самое главное - обрести себя, свои чувства и свои отношения.
Часто, очень часто я вспоминаю этот год - 1959-й. Вспоминаю родителей, свою беременность, работу и учебу в институте, вспоминаю Бориса, который с работы торопился домой, который успевал и помогать мне, и готовиться к занятиям, вспоминаю собственное осознание того, что скоро, очень скоро я стану мамой и у меня будет ребенок. Мой ребенок! Наш с Борисом ребенок! Это было, пожалуй, самое счастливое, беззаботное, светлое и радостное время! Оно таким и сохранилось в памяти! Именно таким - светлым и радостным!
Летом 1959 года Борис поступил на вечернее отделение Института имени Губкина и поехал в Феодосию повидаться с родителями. Он писал мне оттуда письма. Они, к сожалению, не сохранились, жаль. Помню, что мы нашего будущего ребенка между собой называли «футболистом» - в последние месяцы он очень сильно толкался. И вот в этих письмах Боря постоянно спрашивал, мол, как там поживает наш «футболист», как моё самочувствие, чем я занимаюсь.
Леонид Невзлин
Я не знал, что папа с мамой называли меня тогда «футболистом». Конечно, я понимаю, что для них это время - одно из самых приятных воспоминаний.
Я работала практически до восьмого месяца беременности, но в сентябре ушла в декретный отпуск - прекратила работать и ходить на занятия. Жила ожиданием. Ожиданием мужа из Феодосии и ожиданием своего ребенка. Я должна была стать мамой!
21 сентября у нас родился мальчик, в роддоме я пробыла дней семь-восемь. Встречала меня, конечно, вся семья. Для малыша дома всё уже было готово.
С именем нас никто не торопил, да и мы с Борисом не очень с этим торопились. Мне очень нравилось имя Александр. Однако так мы нашего сына назвать не могли. У Бориса уже был племянник Александр, сын старшей сестры.
Мы перебирали разные имена, но не могли прийти к какому-то единому решению. И именно в это время, а прошло уже дней десять, может быть, даже две недели, к нам подошла мама. Хочу заметить, что родители до этой минуты в обсуждение не вмешивались. Так вот, к нам подошла мама и говорит:
- Не хотели бы вы назвать сына Леонидом? В память о нашем старшем сыне, о твоем брате.
Нам с Борисом это имя очень понравилось. Самое удивительное, что до этого оно не приходило нам в голову. Мы поехали в ЗАГС и записали нашего сына Леонидом.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Детство Лёни и его школьные годы
После рождения Лёни я не работала, но продолжала учиться. Академический отпуск брать не стала, по воскресеньям уходила на учебу и возвращалась только вечером. Всё это время с маленьким Лёней сидела мама, реже папа, иногда и у Бориса было свободное время. Лёня спал всегда хорошо, за исключением разве что самых первых дней. Месяцев в шесть он заболел. Была зима, и у него поднялась очень высокая температура. Этот момент я отчётливо помню. Во время болезни он почти не спал. Не спала и я. Не помню, сколько ночей это продолжалось. Я носила его на руках, пыталась успокоить, а он клал головку мне на плечо и так засыпал. У нас была родственница, детский врач, тётя Ида - Ида Яковлевна Фридман. Она приезжала к нам каждый день и делала маленькому Лёне уколы. Это продолжалось в течение недели. Благодаря ей наш Лёня быстро выздоровел.
После окончания института, в 1961 году, я начала искать работу. Лёне на тот момент было два годика, было решено, что в детский садик мы отдадим его в три, а пока с ним посидит мама. Тем более, что она совсем не была против. В этом же 61-м году я устроилась работать в интернат воспитателем.
В 1965-м Борис закончил институт и получил диплом. Однако при его устройстве на работу случилась неприятная история. Однокурсника Бориса, его хорошего товарища, приняли на работу в СКБ АНН, а Бориса нет, несмотря на то, что они вместе учились, и у них была одна специальность. Когда папа об этом узнал, он был страшно возмущён. Папа пошёл на приём к заместителю министра нефтяной промышленности. Фамилия его была, кажется, Кабанов. Этот самый заместитель министра папу принял и сказал, что, с точки зрения Ждановского райкома партии, в этом СКБ слишком много евреев и возникают «определенные трудности» с распределением. Тем не менее, Кабанов позвонил директору СКБ АНН, и через неделю Борис начал работать. Папа был ярым противником антисемитизма. В 50-е он, например, очень тяжело переживал разбирательства, связанные с антифашистским комитетом, делом врачей, космополитизмом. Переживал, но никогда не позволял себе обсуждать с кем-либо эти вопросы, не хотел никому причинять зла.
Возвращаясь к 1961 году, конечно, нельзя не упомянуть, что в тот год впервые в космос полетел человек - Юрий Гагарин. Я хорошо помню день, когда встречали первого космонавта планеты. Я гуляла с маленьким Лёней, он сидел в коляске. Гуляла по той самой аллее, по которой позднее он будет гулять вместе с моим отцом, своим дедом. На улице было много людей. Все находились в приподнятом настроении, держали транспаранты и размахивали флажками. Потом все стали кричать «ура!» - это показалась вереница машин с Юрием Гагариным. Этот апрельский день впечатался в мою память.
В интернате я проработала почти восемь месяцев, потом там началась какая-то странная реорганизация, и Боря мне сказал, чтобы я уходила. Он как-то очень настоятельно говорил об этом, и я послушалась. Всё лето очень старательно искала работу и устроилась, наконец, в школу. В это время мы всё ещё жили с родителями.
Когда Лёне исполнилось три года, он пошёл в садик. И сразу же начал болеть. Самая неприятная болезнь - это, конечно, ангина. И, как я понимаю, мы тогда так и не смогли её до конца побороть, поэтому и сейчас она то и дело даёт о себе знать.
Лёня как-то даже упрекнул нас, что мы отдали его в детский сад, а не оставили дома. Я ему объяснила, что сейчас другая жизнь, а тогда мы просто не могли не работать. Надо было жить на что-то, другого выхода не было. Единственное, что было хорошо - садик находился прямо в нашем доме.