В 63-м году мы с Борей переехали в кооперативную квартиру на улице Новаторов, которую нам купил папа, но взять с собой маленького Лёню не решились. Мы прекрасно понимали, что не сможем уделять сыну столько внимания, сколько нужно. Было решено оставить Лёню на попечении бабушки и дедушки. Всю рабочую неделю он был у них, а на выходные мы забирали его к себе.
Леонид Невзлин
Дед прилично зарабатывал, и его заработка хватало на всю семью: офицер, полковник и заведующий лабораторией. В сумме это были очень приличные деньги, не сравнимые с тем, что мама и папа тогда получали. Позднее, когда я уже работал, я часто вспоминал это время, время с дедом, сравнивал, пытался взглянуть на себя со стороны и понимал, что мне не надо даже анализировать. Бывает простое генетическое сложение нескольких людей. И в первую очередь - это дед, это его гены. Это от него. Это было понятно.
Наша с Борисом жизнь, и моя жизнь в частности, - это жизнь, наполненная работой. Многие знают, что работа в школе - это один сплошной энтузиазм и копеечная зарплата, поэтому я вынуждена была набирать часы, чтобы в итоге хоть что-то получать. Помимо этих набранных часов, я ещё давала частные уроки, ведь всё время нужны были деньги. Мы не бедствовали, но и лишнего себе не позволяли. Жили очень скромно. Пожалуй, как все советские люди в то время. Может быть, я повторюсь, но хочется подчеркнуть - мы жили как все советские люди. Например, пылесос мы купили, как только въехали в нашу кооперативную квартиру, и он у нас очень долго проработал, а вот стиральную машину приобрели только в конце 90-х. До этого бельё отдавали в прачечную, как многие москвичи. Это тем более было удобно, потому что прачечная находилась недалеко от дома.
Из «излишеств» можно разве что вспомнить такую традицию. Мы с друзьями в молодости каждый месяц откладывали небольшую сумму, примерно 10 рублей. Затем сбрасывались и шли в наш любимый ресторан «Центральный» на улице Горького. Занимали целый кабинет и очень приятно проводили время. У нас была устоявшаяся компания - три пары, то есть шесть человек. Маленький Лёня оставался в это время с моей мамой.
Леня вообще был спокойным мальчиком. Его не приходилось укачивать или уговаривать пойти спать. В девять часов вечера он уже лежал в кроватке. Мы говорили ему «спокойной ночи» и уходили, а он засыпал.
Лёню никогда не укладывали спать. Не укладывали в том смысле, что не укачивали и не уговаривали. В девять часов вечера он ложился, а мы уходили в другую комнату или на кухню, где общались и с Марком Исааковичем, и с Евгенией Семеновной, и с нашими прекрасными соседями - Алексеем Павловичем и Елизаветой Николаевной Щербаковыми.
Леонид Невзлин
Мне часто и совсем разные люди говорили, что я родился взрослым. Я сразу был взрослым и серьёзным. Взрослым и серьёзным мальчиком. Если откровенно, то я даже не помню себя ребёнком. Вот сейчас, став уже взрослым, мне гораздо легче сочетать своё физическое состояние и своё состояние эмоциональное, своё понимание окружающего мира. Одно соответствует другому. А тогда это не было соответствием.
Вот многие рассказывают, что научили своих детей читать в пять лет, в четыре года или даже в три. У нас в семье ничего такого не было. Лёня, как и многие дети, пошёл ровно в год, в это же время заговорил, причём не отдельными словами, а сразу фразами. Читать же он начал не рано, хотя тяга к книгам была. Он садился, перелистывал книги, разглядывал картинки, если они там были. Из газет и журналов обрывал буквы и называл их, это такая буква, это такая. До школы он уже мог читать, но пристрастился к чтению позже.
Когда Лёне пришло время идти в первый класс, мы с Борисом решили, что пора его забрать домой. Это был 1966 год. В сентябре Лёне должно было исполниться семь лет. Я работала тогда в школе, которая находилась у метро «Новые Черёмушки». Мне казалось, что будет правильно, если в первый класс он пойдет в мою школу. Я буду знать, что он рядом, и мне будет спокойно. Правда, ехать надо было на автобусе, с пересадкой. Это, конечно, было не очень просто, но, как говорится, сказано - сделано. И началось. Каждое утро я его будила, одевала, собирала портфель, собиралась сама, и мы ехали в школу. Там мы расставались - я шла на свои уроки, а он - в свой первый класс. Так продолжалось весь учебный год. В конце концов мне пришлось сделать неутешительный вывод, что эксперимент не удался. Получалось так, что после уроков Лёня оставался в группе продлённого дня, дожидался меня, и только после того, как я заканчивала работу, мы уезжали домой. Нашему маленькому первокласснику было тяжело. Этого я, конечно, не учла.
Был ещё и второй аспект. Я поняла на всю жизнь, что никогда нельзя работать в школе, где учится твой ребёнок. Никогда! Видимо, такова человеческая психология. Учителя знали, что мой сын учится в первом классе этой же школы, и каждый день, буквально каждый час, приходили ко мне с претензиями. То Лёня с кем-то переговаривался, то он был невнимательным, то он вертелся, то уронил карандаши. Я не знала, куда спрятаться от его учительницы. Как только она меня видела, она обязательно подходила ко мне и начинала на него жаловаться. Я сама педагог, много лет учила, была классным руководителем, очень хорошо знаю детей и очень хорошо знаю своего сына. Лёня всегда был очень спокойным, прилежным и хорошим школьником.
Одним словом, после первого класса мы его перевели в школу номер 611, которая находилась в десяти минутах ходьбы от нашего дома на улице Новаторов. Это, вероятно, была не самая лучшая школа, но, тем не менее, Лёня в ней проучился до девятого класса.
Сначала это было организовано так. Лёня учится, в школе же, на продлёнке делает уроки, обедает, затем за ним приезжает моя мама, забирает его домой и сидит с ним до моего возвращения. Я приходила с работы раньше Бориса, кроме того, он тогда довольно много времени проводил в командировках. В первые годы Лёню из школы встречала бабушка, а потом всё, что нужно, он делал уже сам, вполне самостоятельно.
Леонид Невзлин
Я до школы, лет с четырёх, жил с бабушкой и дедом. Когда пришло время идти в первый класс, родители меня забрали. Из школы меня приводила домой бабушка, она приезжала специально и была со мной, пока не возвращалась мама. Только бабушка не всегда могла приехать и дождаться маму, поэтому иногда я оставался один.
С класса третьего или четвертого я уже помню себя одного. Своё одиночество. Этого одиночества было много. Никакого чувства, что меня бросили, у меня не было. Это была та самая определенность, когда ребенок понимает - так, значит, так. Одна из тех самых моделей, которая воспринимается как нечто естественное. Ребенок же не знает другого, а сравнивать можно только постфактум.
Бабушка приехала, покормила, уехала. Я остался. Позанимался. Сделал уроки, пошёл гулять, пообщался с ребятами, вернулся, посмотрел телевизор. Как все. Только вот с некоторыми ограничениями. Потому что один.
И естественно, во мне это выработало привычку какую-то часть дня проводить одному. Мне желательно, чтобы каждый день у меня было своё собственное пространство. Хотя бы немного. И конечно же, я прекрасно понимаю, что это - наследие того одиночества.
Несмотря на моё одиночество, я маму очень любил и очень скучал. И очень ждал. Потом мама и папа приходили. Приходили уставшие, но радостные и весёлые.
А сейчас я скажу вещь, которая, я надеюсь, будет понятна. Мамы всё равно не было. Почему? Потому что ей надо было проверять тетрадки, надо было готовить подробный план завтрашних занятий.
Я абсолютно не имею к маме претензий. Прекрасно понимаю, что у неё была такая работа, много рабочих часов, потому что надо было зарабатывать. Но если бы даже не надо было зарабатывать, она всё равно бы «пахала». Одним словом, она трудоголик. Это то, что есть и во мне. Я ведь не сразу осознал, что в моём отношении к работе я очень и очень похож на маму. Работа отнимала и отнимает у меня много времени, которое всё же необходимо как-то более справедливо, наверное, распределять. Я имею в виду, между родителями и детьми. Конечно, я говорил с родителями на эту тему, говорил, чтобы снять все те вопросы, которые могли возникнуть. Наверное, многие знают, как у некоторых это бывает. Вот, мол, мои родители делали так-то и так-то, говорили то-то и то-то и таким вот образом заложили во мне комплексы, поэтому сейчас я вот такой, потому что они меня так воспитали. Со мной, мне кажется, всё совершенно иначе. Во-первых, у меня с родителями были совсем иные отношения, во-вторых, я понимаю, в чём настоящая проблема, и поэтому никаких комплексов у меня нет. Одним словом, проанализировав ситуацию и оценив меру моей ответственности и степень занятости, я решил, что мне просто необходимо делегировать больше времени семье и детям. Обязательно! Потому что в некотором смысле однажды уже было поздно. Во втором браке, когда я много работал. Я это особенно почувствовал, когда стал работать с Ходорковским. Не было такого, чтобы шёл домой по окончании рабочего дня. Я уходил с работы только когда знал - я сделал всё, что было в моих силах. Ну, или когда уж совсем падал с ног. Или если на дворе уже глубокая ночь. Так продолжалось в течение многих лет. И это, конечно, мамино. Что тут скажешь, генетика. Папа тоже ярко выраженный трудоголик и очень ответственный человек.