И вот на волне такого усиленного вечеринкой негатива, Женьке пришлось идти к Ларисе. Там атмосфера не менялась, квартира всё больше теряла вид человеческого жилья, превращаясь в какой-то не то сарай, не то хлев. Настя хоть и привычно, но всё равно неприятно орала, бабушка держалась за больную спину и с трудом двигалась по квартире. Всё было как всегда, кроме Женькиного самообладания.
И её закономерно прорвало от брошенных вперемешку чистых и грязных детских вещей на диване, от грязи, сыплющейся с колес коляски, от давно не стиранных штор, немытых окно и горы грязной посуды, от неприятного запаха запущенного жилья. Она прямиком прошагала к Ларисе, схватила её за плечи и стала трясти. Трясла и кричала о том, что хватит изображать из себя статую воплощенного страдания, что стать модельером можно где угодно и когда угодно, только надо работать над этим, а не исходить соплями. Кричала, что надо тяжело работать, заниматься, толкаться локтями, пробиваться! Возможно, нет, даже обязательно – учиться, а не сидеть дубиной стоеросовой, упиваясь своим горем. На плечах ребенок, о нем нужно заботиться вне зависимости от того, каким говнюком был его отец, в голове есть мечта, которую надо осуществить, - осуществляй, не сиди, двигайся! Кричала, что хватит уже тягомотину эту жевать, что нужно встать и начинать действовать!
Лариса не то чтобы совсем очнулась, но присмотрелась к Женьке. Та опять заорала:
- Что ты на меня смотришь? Сидишь, как очарованная! То в дурака этого, Петеньку, влюбилась и замков воздушных настроила, нездешняя вся ходила, то сейчас вся из себя статуя скорби! Кому ты что демонстрируешь? Не надоело ещё?
Бабушка кинулась со всей своей полусогнутой прыти защищать внучку, закрывать собой. Женька только больше распалилась.
- Ещё и за бабушку прячешься, а что твоей дочери нужно, даже не знаешь! Живёшь, как в хлеву, грязи по колено! Старушка еле ходит, а ты вся такая в горе погруженная. Бессовестная! Сколько людей тебе помогают, а ты…
Вывалила две новых банки для Насти на стол и ушла, крепко хлопнув дверью.
Лариса-3
Жене было очень тяжело после устроенного ею скандала. Чувствовала свою вину за то, что сорвалась, мучилась неизвестностью – как там Ларка, как бабушка, Настя как? Но Тамара Дмитриевна сама позвонила через пару дней рассказать, что Ларочка оживает понемножку, стала интересоваться работой.
- Какой работой? – не поняла Женя.
- Ну, ищет заказы, тут кто-то приходил уже. Спасибо тебе, Женечка! Ты её раскачала, скалу гранитную, Ларочку мою непутёвую! – Старушка заплакала. – Заходи, заходи к нам, не забывай.
- Да сами понимаете, Тамара Дмитриевна, неловко мне заходить. Не рада мне Лариса будет, не хочу такого.
- А ты мне прозвони сначала, я тебе шепну, какая у нас тут обстановка. Да и Настенька тебя узнаёт уже, радуется.
- Хорошо. – Обещать-то она пообещала, хотя самой жуть как не хотелось туда ходить.
С тех пор так и пошло, что в круг ежедневной круговерти добавились попытки избежать встреч с Игорем и с Ларисой. С Игорем всё было сложно. Зато радовала Лариса, которая сама избегала подруги, то делая вид, что за шумом швейной машины не слышит прихода гостьи, а то и просто игнорируя абсолютно всё, кроме работы, даже не заботясь ни о каких приличиях.
Лара сильно изменилась. И хоть виделись они редко, стало заметно, что детской наивности и жизнерадостности в ней не осталось ни грамма. Жесткость, расчетливость, подозрительность – вот тот сухой остаток после перенесенного потрясения. Да ещё она резко поменяла имидж, став томной блондинкой и просто шикарной женщиной, образцом стиля и шика.
Такая новая Лариса сформировалась не в один миг. Когда первый шок от правды о любимом мужчине прошел, она ударилась в переделку своей жизни. Красила и стригла волосы, занималась гардеробом, прибирала и переоборудовала своё жильё, что с учетом маленького декретного пособия было делом не быстрым. Именно в это время ей приходилось ночами напролёт отшивать заказы, хорошо, что они неплохо находились, а днем оттачивать умение находить клиентов и торговаться с ними так ловко, чтобы денег получить побольше, а заказчицы ушли довольные и счастливые, считая, что за бесценок ухватили эксклюзив ручной работы.