Через несколько дней я вылетел в Лос-Анджелес. Меня встретил Данилян, ехали в Оранж Каунти готовить премьеру «Королей танца», именно там жили основные спонсоры проекта. Помимо репетиций балета К. Уилдона «For 4», мы дружной компанией ходили по приемам, которые устраивали в нашу честь очень небедные местные люди.
Перед отъездом из Москвы я поинтересовался у Сергея «формой одежды». Понимая, что это за район Калифорнии, взял с собой два чемодана: один с балетной одеждой, второй с выходными вещами haute couture. И каждый раз, когда мы куда-то собирались ехать, я спрашивал Даниляна: «Это коктейль, ужин?» Я все-таки Россию представлял. «Короли» смотрели на меня невесело, они в одной и той же одежде всюду появлялись.
Дальше и вовсе смешно. Среди компании «королей» Цискаридзе – самый высокий, все остальные ниже ростом. А я тогда еще и очень худой был, волосы длинные. В какой-то момент они подошли к Даниляну: «Сергей, попроси Николая подстричься».
Тот очень деликатно сказал мне, мол, надо бы подстричься. Я сразу все понял и подумал: «Зря вы, ребята, это сделали!» Пошли с Даниляном стричься. Видимо, у меня на роду написано не только слово «балет», но и «парикмахер»: в школе благодаря маме постоянно, потом с Роланом Пети, а теперь и на «королях». Когда меня подстригли, я, к разочарованию ребят, стал визуально еще сантиметров на десять выше.
Тем не менее жили и работали мы дружно. Но друг за другом наблюдали, момент соревнования всегда присутствовал, что придавало и нашей жизни, и проекту в целом перца.
Делаем как-то утренний экзерсис, доходим до adagio, вдруг Кобборг выбегает вон, и так продолжается в течение нескольких дней. Раз мы с Анхелем тихо приоткрыли дверь, смотрим, а Йохан стоит в коридоре и плачет.
Говорят, нечто подобное часто случалось в классе, когда занималась Сильви Гилем. Я такое видел несколько раз в Парижской опере: рядом со мной на adagio никто не вставал. Как-то Кадер Беларби прибежал на утренний урок, опоздал, встал рядом. А тут adagio! Он на меня смотрит с ужасом, а Орели Дюпон ему через весь зал кричит: «А мы тебя предупреждали, не вставай туда!»
Но когда начинались прыжки, Кобборг демонстрировал весь свой технический арсенал: и saut de basque, и cabriole… Сделает комбинацию и на меня поглядывает. А я середину сделаю и сажусь в уголке свои туфли шить. Зачем мне прыгать? Сейчас на репетиции четыре часа буду это без остановки делать.
Я приходил в зал раньше всех, уходил позже всех, много репетировал, чтобы дыхание натренировать. Весь обслуживающий персонал Orange County Performing Arts Center, где мы танцевали, относился ко мне особенно тепло, ведь я выступал там в течение многих лет.
Собираясь пробыть в Штатах больше чем месяц, я привез с собой фильмы и книги, как обычно. Но для ребят это обычным не являлось, «черненький русский» наверняка казался им не только излишне высоким, но и странным по своим привычкам.
41
К четвертому спектаклю, то есть моему бенефису, программа «королей» была обкатана. Публика приняла нас шикарно, только и слышалось «wonderful», «majestic». Но декорации «Юноши и Смерти» не помещались на той сцене, и Пети запретил исполнять свой балет.
Тогда Кобборг предложил замену – балет «Урок», созданный в 1963 году (сначала для телевидения под названием «Enetime») датским хореографом Ф. Флиндтом. Он танцевал этот спектакль на сцене Covent Garden и даже был выдвинут за партию Профессора на премию имени Лоуренса Оливье. Но тут Стифел сказал, что ему не нравится «Урок» и танцевать его он не будет. Данилян ко мне: «Коль, очень тебя прошу, не отказывайся!»
Начав репетировать «Урок», я был удивлен – откуда в этом балете присутствует фашистское приветствие «хайль, Гитлер!»? Полез в Интернет, прочел пьесу Э. Ионеско, по которой балет поставлен. Оказалось, действие происходит в фашистской Германии…
Пробую в зале и понимаю, что ничего не понимаю, ничего не получается. Поговорил с Кобборгом, оказалось, что номинант на премию Лоуренса Оливье за эту роль, как и все остальные вокруг меня, пьесы в глаза не видел, понятия не имеет, про что речь в балете.
Наконец приехал Флиндт, но работа не шла. Я всегда первым приходил в театр. Однажды рано утром перед классом захожу и вижу, что на сцене установили декорации «Урока». Они старые, затхлые до невозможности, освещенные дежурным светом в одну лампу, абсолютно реалистичные.
Нацизм в балете – вообще не укладывался в моем понимании «Урока». Но когда я вплотную подошел к декорациям – зеркало на заднике, а вернее фольга, изображавшая зеркало, жутко исказила мое изображение, оно стало расплываться. И тут я понял! Вот он – ключ к роли.