- Джеки…
Джеки тоже оживает.
- Тони, ну что ты делаешь, разве так можно?!! Ты как сквозь землю провалился!
В синих Женькиных глазах неподдельное возмущение. От меня больше месяца ни слуху, ни духу, телефон не отвечает, по старому адресу я больше не проживаю, никто из прежних приятелей ничего обо мне не знает. Джеки волновался, перевернул вверх дном полмосквы, да, о несчастье с родителями он знает. Он звонил в компанию, ему там ответили, что справок о сотрудниках не дают. Он даже был в Склифе, но мамин врач, упертый дурак, отказался дать Джеку мой телефон, мол, это личная информация и без моего согласия он не может. Он, правда, согласился передать мне, что Джеки меня ищет, но, видимо, закрутился, забыл. Женька уже хотел караулить меня у больничных дверей, но потом передумал, решил сначала наведаться в издательство. На вахте без пропуска его тормознули, Джеки (мой скромный, воспитанный Джеки!) устроил там такой скандал, что его чуть с крыльца не спустили. Наверное, его все-таки выпнули бы, но тут, к счастью, мимо проходил какой-то мужик, серьезный такой мэн, круть невозможная, похоже, самая главная шишка в издательстве. Он и велел пропустить Джека. И он же посоветовал поискать меня в бухгалтерии.
В моей груди разливается подозрительно теплое чувство. По-прежнему не могу терпеть Террориста, но за то, что Джеки сейчас здесь, горячо ему благодарен, готов аплодировать и даже, может быть, что-то простить. До конца рабочего дня еще сорок минут, спрашиваю Джека, не подождет ли он немного в машине. Но он и слушать ничего не хочет, он слишком долго искал меня, лучше он постоит в коридоре.
В бухгалтерии оживление, все посматривают на меня с интересом. Судя по всему, наше с Женькой объятие было истолковано в романтическом смысле. В эти оставшиеся сорок минут у Кати и Лильки вдруг обнаруживается недержание, им срочно, просто немедленно нужно в туалет. Выскальзывают за дверь, сначала одна, потом другая, возвращаются загадочные и впечатленные. Еще бы, такой красавчик. Не часто увидишь.
Наконец, сорок минут заканчиваются. Выходим на улицу. Уже темно, сыплется первый мелкий снежок. Крошечные пушистые звездочки садятся на черные волосы Джеки и тут же тают, превращаясь в бриллиантовую росу. Предлагаю посидеть в том самом соседнем кафе. Цены сейчас уже вечерние, это наверняка выбьет меня из бюджета, но мне стыдно тащить Джека в мою конуру. Женька опять непреклонен. Он хочет увидеть, как я живу, где я живу. И хорошенько запомнить адрес.
Садимся в машину, едем. Мне много надо ему рассказать, о многом спросить, но лучше пусть дома, не наспех. К тому же не хочу отвлекать Джеки, его внимание полностью занято дорогой, на улицах так много машин, все едут с работы домой. Поэтому мы почти не разговариваем, но наше молчанье такое уютное. В темноте салона, освещенного лишь приборной панелью, тепло, тихо поет магнитола, пахнет Женькиным «Аква ди Джио». Сегодня точно мой день, несмотря на час пик нам везет, добираемся до дома довольно быстро.
Чувствуется, что моя хата производит на Джеки большое впечатление, но он тактично молчит. Идем с ним на кухню, ставлю вариться кофе. Кстати, кофе варить я тоже умею. И он у меня хороший. И дорогой. Пришлось, конечно, разориться, но в этом я не смог себе отказать, сэкономлю на чем-то еще. Разливаю напиток в тонкие полупрозрачные чашечки «костяного» фарфора, это – из прошлой жизни. За кофе рассказываю Джеки все, абсолютно, ничего не пропуская, начиная с нашего знакомства с Террористом на Острове. Наверное, последнее время я слишком много молчал, поэтому сейчас меня просто прорывает. Я говорю о мамином состоянии, о папиных похоронах, о его злополучном пристрастии, о продаже компании. Очень много говорю о Гурове, рассказываю о том, какой он наглый, жесткий, как он меня презирает, как я его ненавижу. Рассказываю о Торе, о молоте, о Поясе Силы, о чертовых железных варежках.
Джеки слушает, не перебивая. Когда я заканчиваю, он обнимает меня за плечи, и мы с ним какое-то время сидим молча. Он ничем мне не может помочь, у него самого ничего нет, все у родителей. Но его присутствие – это именно то, что мне нужно. Наконец, он чуть отстраняется, легонько дует мне в волосы, внимательно заглядывает в лицо:
- Тони? Ты что, влюбился? Наконец-то!
Внутри меня что-то пугливо вздрагивает.
- Влюбился? Ты о чем, Жень?
- Ну, этот твой Тор. О нем.
- Об этом… бандите?
Джеки задумчиво произносит:
- Знаешь… По-моему, он не такой уж гад… Помог мне сегодня.
- Джек, ну с чего ты вообще взял?
- Ну, ты так о нем говоришь…
- Да как?!
- Ну, не знаю. Как-то… очень неравнодушно, что ли. Да, именно. Неравнодушно.
- Конечно, я же его ненавижу.
- Ну-ну.
Варю еще кофе. Теперь расспрашиваю я. В первую очередь, конечно, о Филе. Джеки тут же вспыхивает, как елочная гирлянда. Фил… О, Фил – это… Фил! У них такая любовь. Несмотря на то, что Фил в Питере, Женька в Москве. Все время мотаются друг к другу. Да они давно бы уже жили вместе, если бы не родители.
- А они знают?
- Что ты, конечно нет!
Смотрю на Джеки со смешанным чувством. С одной стороны я так рад за него. Но в то же время… Такая счастливая любовь и в то же время такая несчастная. Не хочется даже думать, что будет, если родители Женьки узнают.
Джеки собирается уходить. Договариваемся о следующей встрече. Он спрашивает, можно ли как-нибудь прийти с Филом. Пожимаю плечами: если Джеки считает, что ему будет интересно, то я не против. Джеки даже чуть оскорбляется: у них с Филом все на двоих, конечно, ему будет интересно познакомиться поближе с Женькиным лучшим другом, а как же иначе. Уже в дверях он вдруг говорит:
- Знаешь, этот твой Тор… Он у тебя интересный мужик.
«Он у меня», ага. Вообще не могу представить, чтобы он был «у кого-то». Но слышать почему-то приятно. И так смущает. Ну, Джек…
На душе вдруг становится так хорошо, так спокойно. Джек, наверное, мы будем видеться редко. Все реже и реже. Наверное, в конце концов, перестанем совсем. Но ты такой молодец. Ты так меня отогрел.
На следующий день меня вызывают к генеральному. Пока иду по коридору, теряюсь в догадках. Не могу представить себе, зачем я ему понадобился, все вопросы, связанные с учетом, он обсуждает непосредственно с Кларой. В приемной секретарша кивает мне на дверь кабинета. Захожу.
Гуров стоит у окна спиной ко мне, в пальцах дымится сигарета. Мне вдруг становится интересно, о чем он думает, глядя в это стекло, за которым мрачноватый ноябрьский денек сыплет нудным, иногда срывающимся на снег, дождем. О чем он вообще думает, когда остается один? Не может ведь быть, чтобы только о бизнесе. Удивляюсь этим странным мыслям, правда, недолго. Потому что он поворачивается, тушит в стоящей на подоконнике пепельнице окурок и с ходу приступает к допросу.
- Может, объяснишь, что ты и твой дружок вчера тут вытворяли?
Он по-прежнему стоит у окна, спиной к свету, поэтому мне плохо видно его лицо. Но голос у него раздраженный. В нем нет обычной насмешки, скорее, злость. Тупо удивляюсь. Понимаю, что речь обо мне и Джеки. Вот только никак не могу сообразить, что же такого мы сделали, чтобы так его разозлить.