Он попятился, зажав уши. Я снова заиграла «Звездно-полосатое знамя», начав с первой ноты, и услышала, как ко мне присоединился саксофон Майка Форана. Затем подключился Билли Гутч с трубой. Мы двинулись на Броксхольма, играя во всю мощь. Он отступал по коридору с искаженным от муки красивым лицом.
Теперь вступили кларнеты и остальные трубы. Застучали барабаны. И напоследок зазвучал глубокий, низкий, мощный саксофон.
Мы играли просто фантастически! Мистер Бамуик выбежал из комнаты, где он ждал нас.
— Они играют! — радостно кричал он. — Они играют!
Но тут я услышала за нами обвиняющий голос мистера Бликмана.
— Что здесь происходит? — взревел он, — Смит! Бамуик! Вы что, не в состоянии держать ребят под контролем?
— Они играют! — радовался мистер Бамуик. — Семь лет я ждал этой минуты!
— Прекратите! — вскричал Бликман.
— Нет! — воскликнул мистер Бамуик. — Не останавливайтесь! Дайте мне послушать!
Остановиться мы не могли. Мы были на гребне. Никогда мы еще не играли так хорошо! И Броксхольм рухнул на колени перед нами.
— Прекратите, — молил он. — Прекратите, прекратите!
Из аудитории высыпали взрослые и столпились вокруг нас.
— Что происходит? — кричали они. — В чем дело?
Мы дошли до финала. Я исполнила сложную трель, как никогда раньше. Мы продолжали наступать на Броксхольма, и вскоре духовой оркестр начальной школы Кентукки-Фоллс загнал инопланетянина в угол.
— Чего вы хотите? — взмолился он. Я не переставала играть, так как знала, что с помощью флейты я держу его в безвыходном положении. Но Майк выступил вперед.
— Снимите маску! — приказал он.
— Маску! — завопили остальные. — Снимите маску!
— Что угодно! — сдался Броксхольм. — Только прекратите этот шум!
— Сначала снимите маску! — орали оркестранты. Даже мистер Бликман понял, что с его любимым учителем творится что-то неладное.
Он молча ждал. Я опять пустила звонкую трель. Броксхольм схватился за голову и стал снимать с себя человеческое лицо. Сзади завизжали люди. Кто-то закричал:
— Что это? Что происходит?
— О, Господи! — крикнул кто-то еще. — Мистер Смит… он… он инопланетянин!
Глава двадцать первая
ПРОЧЬ ИЗ ЭТОГО МИРА
Я думала, что все кончено, но ошиблась. Броксхольм все еще сидел, скорчившись у стены в двух футах от входной двери. Остальные стояли в десяти футах, с ужасом уставившись на него.
Вдруг дверь слева от Броксхольма распахнулась. Это был Питер. Должно быть, он выскочил через парадный вход и обежал вокруг школы.
— Броксхольм! — закричал он, — Сюда! Бегите!
Инопланетянин подпрыгнул и рванул с такой скоростью, будто на нем были ролики с ракетными двигателями. Как только он выскочил за дверь, Питер ее захлопнул.
Остальные тоже побежали следом. Тогда Броксхольм вытащил из кармана какую-то штуку, похожую на толстый карандаш. Он показал им на дверь, и та начала плавиться, намертво прирастая к косяку.
Я задрожала от ужаса. Он мог ткнуть этой штукой в меня, если бы захотел! Он мог расплавить флейту прямо у меня во рту!
«Может быть, старина Броксхольм вовсе не такой уж плохой?» — думала я, прижавшись лицом к окну и глядя, как инопланетянин и мой лучший друг исчезают в ночи.
«Мой лучший друг?» — удивилась я. Но потом поняла, что это правда. Питер в самом деле был моим лучшим другом.
А теперь он исчез. Кто-то вызвал полицию. Вскоре машины с мигалками заполонили двор, с хрустом разбрасывая щебень. Мама всплескивала руками и волновалась, не подхватила ли я какую-нибудь инопланетную болезнь.
Из-за крика и шума полицейским потребовалось некоторое время, чтобы разобраться в ситуации. Вскоре они посадили меня в патрульный автомобиль, и мы понеслись к дому Броксхольма.
Мы находились всего лишь в одном квартале от цели, когда раздался рев, сопровождаемый высоким свистом. И тогда эта штука… эта прекрасная огромная серебристая сфера с кольцом огней, вертящихся вокруг нее, поднялась в воздух.
— Остановите машину, — попросила я.
Не знаю почему, но они послушались… возможно, потому что корабль выглядел просто потрясающе. Я протиснулась мимо полицейского, сидевшего справа, и вышла на дорогу, глядя на столб багряного пламени, поднимающий инопланетный корабль в темноту ночи.
— До свидания, Питер, — прошептала я. — Счастливого тебе пути!