Закрыв глаза, я судорожно сглотнула. Я обречена!
Глава третья
НЕСУСВЕТНЫЙ ШУМ
Оставшуюся часть дня я думала только о том, как заполучить записку обратно.
На перемене я подошла к Стэйси и рассказала ей о происшествии.
— Что мне теперь делать? — воскликнула я.
— Понятия не имею, — ответила она. — Но лучше что-нибудь придумай, ведь если на записке стоит мое имя, мистер Смит разозлится и на меня.
— Может, он ее не заметит? — предположила я.
— Шутишь? — фыркнула Стэйси. — Он проверяет каждую бумажку, какую получает от нас.
Стэйси не ошибалась. Мистер Смит в самом деле очень тщательно проверял наши работы; наверное, это было лучшей его чертой. И он всегда возвращал контрольные обратно. В них отсутствовали замечания или комментарии, он лишь обводил красным карандашом ошибки и ставил отметку. Если такое происходит с математикой, меня это не волнует, но подобное обращение с сочинениями меня жутко раздражает. Когда мисс Шварц проверяла наши сочинения и изложения, она всегда писала карандашом свое мнение, и всем было ясно, что ее интересуют наши мысли.
Когда же мистер Смит возвращал сочинение, оно выглядело так, будто во время проверки рядом с ним работал мясник. Этот тип, должно быть, покупал красные карандаши целыми пачками, но пользовался он ими только для того, чтобы обводить отсутствующие запятые и ошибки в словах. Он обращался с нашими сочинениями, как с диктантами!
Ну скажите мне, какой смысл что-либо писать, если в ответ получаешь такую муру?
Наконец я решила пробраться в школу, чтобы тайком стащить записку. У мисс Шварц я бы спросила, нельзя ли выйти в туалет, но мистер Смит считал, что площадку для игр нельзя покидать по столь легкомысленной причине. Он заявлял, что в шестом классе о таких вещах следует помнить заранее. В первые три дня после его появления в школе около двери выстраивалась очередь озабоченных ребят, ожидающих конца перемены.
Второй способ удрать с площадки — сказаться больным.
— Увидимся в классе, — шепнула я Стэйси. Затем, схватившись за живот и сморщившись, я поплелась к мистеру Смиту.
Позже я вспомнила, что он глядел прямо на солнце. Но в тот момент меня волновала только записка, и мне не пришло в голову, что таким образом он может ослепнуть.
— О-ооо, — застонала я, стараясь подвывать как можно жалобнее.
Мистер Смит посмотрел на меня сверху вниз.
— Что-нибудь случилось, мисс Симмонс? — спросил он.
— Мне нехорошо, — пожаловалась я. — Мне надо к медсестре.
Мистер Смит поколебался, потом посмотрел на часы.
— Все равно уже пора идти в класс, — сказал он. — Постройтесь вместе с остальными. Обратитесь к миссис Глак, когда войдем внутрь.
Что теперь? Если бы я притворилась, что меня тошнит, он, может, и отпустил бы меня. Но так как он все равно вел всех в школу, у меня не хватит времени найти записку.
— Хорошо, — простонала я. Надеюсь, он почувствует себя виноватым! Мне даже хотелось, чтобы меня стошнило. Я бы изо всех сил постаралась попасть ему прямо на ботинки.
Понятно, что, как только мы оказались внутри, мне пришлось идти в медчасть, хотя чувствовала я себя превосходно. Миссис Глак велела мне лечь. Я не удивилась: это главное ее лекарство от всех болезней. Таким образом, мне пришлось лежать, глядя на потолок и беспокоясь о записке.
В конце концов, я решила пойти за мистером Смитом к нему домой. Может, еще не поздно и я что-нибудь придумаю? Уверяю вас, в тот момент у меня не было никакого грандиозного плана, просто я была очень расстроена.
Я не знала точно, где жил мистер Смит, но, видимо, не очень далеко, так как он приходил в школу пешком. Поэтому после окончания последнего урока я выскочила на площадку и стала поджидать его.
Я настолько ушла в себя, что чуть не выскочила из туфель, когда Питер Томпсон позади меня произнес:
— Эй, Сьюзен, что ты здесь делаешь?
— Тебя это не касается! — прошипела я. — Оставь меня в покое!
Худое лицо Питера скривилось так, словно он собирался заплакать.
— Послушай, — сказала я. — Это секрет, понятно?
— Конечно, — ответил Питер — Не стану тебе мешать.
Он сунул книгу под мышку и пошел прочь, пытаясь насвистывать. Свист получился очень жалобным. Подумав, я с изумлением поняла, что я — единственный человек, кого он может считать своим другом.
Мне стало грустно. Не потому, что он считает меня своим другом. Дело в том, что у меня полно друзей, и к Питеру я никогда не относилась серьезно. Он мне, конечно, нравился, но он был не тем человеком, с которым я проводила большую часть свободного времени.