— Костя, убегай скорее! Антон Семенович договорился с ребятами убить тебя!
На Костю эти слова подействовали совершенно неожиданно. Он поднялся и, обратившись к зрителям, произнес:
— Меня убить? Да я кого хочешь в котлеты изрублю!
Грозный вид Кости и его решительное заявление вызвали бурное одобрение зрителей. Но ворвавшаяся на сцену толпа островитян-колонистов уже набросилась на хвастливого Костю-матроса и, несмотря на все предупреждения Антона Семеновича, затеяла настоящую свалку. Королева растерялась, ее лицо выражало испуг, и Антон Семенович, сдерживая ребят, на всякий случай стал поближе к ней. Косте не удалось никого «изрубить»: поверженный на пол сцены, он лежал, изображая убитого. Но симпатии зрителей все же были на его стороне. И когда Антон Семенович произнес заключительную фразу пьесы: «Так будут уничтожены все наши враги», — вдруг раздался возмущенный голос одного из гостей, пожилого крестьянина:
— Такого хорошего хлопца — и убить!..
Занавес опустился при полном молчании зрителей. Только через несколько минут, после того как занавес снова поднялся и все актеры выстроились на сцене и среди них зрители увидели улыбающегося Костю, раздались долго не смолкавшие аплодисменты. Тот же пожилой крестьянин, пробравшись к сцене, крикнул Косте:
— Так, значит, тебя не убили?
— Нет, остался жив!
— Ну так приходи в воскресенье, жинка пироги напечет, и ты расскажешь ей, как все тут у вас было!
— Приду обязательно! — весело ответил Костя.
По настоянию ребят в тогдашнем репертуаре нашего театра было немало подобных пьес — со сражениями, нападениями, путешествиями... Соображения идеологические и педагогические, а также необходимость приспосабливаться к ограниченным сценическим возможностям заставляли Антона Семеновича многое перерабатывать — дополнять и изменять — в тексте этих пьес. Но с каждой новой постановкой росли и актеры и зрители. И скоро в репертуаре нашего театра появились пьесы Гоголя, Островского, Горького.
Еще в начале учебного года, на заседании педагогического совета, Антон Семенович предупредил преподавателей, что он сам будет проверять весной успеваемость колонистов. Возвратившись из отпуска, Антон Семенович немедленно этим и занялся.
Приближалось начало весенних работ, и ребята, продолжая учиться в школе, немало времени проводили в оранжерее, на парниках, на очистке семян и подготовке инвентаря. Эти работы являлись практическими занятиями к пройденному зимою в школе курсу основ агротехники. Меня радовало, что положительные результаты учебы были очевидны. Раньше, например, когда я с помощью термометра проверял температуру парника, где росли ранние огурцы, ребята с недоверчивыми улыбками следили за мной; теперь же они проделывали эту операцию сами и строго поддерживали тепловой режим парника.
С началом весенних полевых работ, когда занятия в школе закончились, на очередном заседании педагогического совета обсуждались успехи каждого колониста. Антон Семенович высказал при этом два критических замечания, вызвавших общий интерес.
Когда речь зашла о плохой успеваемости колониста Чобота по арифметике, Антон Семенович сказал:
— Любовь Петровна, а вы не пробовали специально подзаняться с Чоботом и хотя бы раз поставить ему, может быть, даже покривив душой, хорошую оценку и похвалить его перед классом? Как вы думаете, не ободрило бы это Чобота? Не показала бы ему такая похвала, что он может учиться не хуже других? Своими хроническими плохими и посредственными оценками вы развиваете в нем безразличие, убиваете его веру в себя, в свои силы...
При обсуждении успеваемости в одной из школьных групп оказалось, что ни у кого из хорошо учившихся по русскому языку ни разу не было посредственной или плохой оценки. Антон Семенович отнесся к этому с недоверием.
— Конечно, — сказал он, - если хорошие оценки поставлены ребятам правильно, то лучшего желать нельзя. Но я всех этих ребят хорошо знаю. Среди них есть зазнайки, которые и уроки не всегда готовят как следует и думают, что они знают больше, чем все остальные колонисты. Я боюсь, что преподаватель не только не пытался «поймать» таких зазнаек и дать настоящую оценку их успехам, но скорее всего ставил им хорошую оценку даже тогда, когда они отвечали лишь посредственно, — и добавил: — Нет ничего хуже, чем предвзятость в оценках.
1925 год принес нам немало побед. Даже в глазах самых закоренелых обывателей колония перестала быть «бандитским гнездом». Разрабатываемая Антоном Семеновичем система воспитания ребят с тяжелым прошлым завоевывала себе все больше сторонников. Школа и театр в колонии получили общее признание даже среди противников Макаренко. Очевидны стали и успехи нашего сельского хозяйства.