Однако сторожевому отряду всегда приходилось быть начеку, так как разного рода неприятностей можно было ожидать не только от «своих», но и от «чужих». С «чужими» сторожевой отряд поступал еще более решительно, так как, по существовавшей традиции, ребята считали, что в отношении «не своих» они могут быть и судьями и исполнителями наказания.
Антон Семенович с таким пониманием прав сторожевого отряда, конечно, боролся, но искоренить эту традицию было нелегко. Пойманных в лесу «заготовителей» дров ребята обязательно заставляли тащить срубленные или спиленные деревья в колонию, а пилу и топор во всех случаях отбирали в качестве трофеев сторожевого отряда. Гражданину, посягнувшему на вишни в нашем саду, пришлось за каждую сорванную вишню выкопать по ямке для будущей посадки деревьев, запланированной нами. Жестоко наказал сторожевой отряд и одного крестьянина из соседнего села, пойманного при попытке выкопать ночью у нас в саду недавно посаженное дерево. Ребята заставили его выкорчевать на склоне горы большой дубовый пень, очень мешавший нам при разбивке нового сада. Обливаясь потом, он работал до самого утра.
Согласно традиции, установившейся еще под Полтавой, Антон Семенович провел присвоение звания «колониста» тем из воспитанников бывшей Куряжской колонии, которые показали себя достойными этой чести. Обычно ребята удостаивались права носить значок с буквами ГТК — «Горьковская трудовая колония» — только после годичного пребывания в колонии, но для куряжан испытательный срок был сокращен. Они знали давно о нашей традиции: Антон Семенович рассказывал о ней на общем собрании, воспитатели разъясняли ее смысл во время многочисленных бесед. И стремление заслужить почетное звание владело большинством куряжан.
Одновременно было присвоено звание «старшего колониста» тем из старых горьковцев, кто пробыл в колонии больше трех лет и своим поведением не запятнал значок ГТК, уже давно украшавший их грудь. Звание «старшего колониста» давало важное преимущество тому, кто удостоился его: он в первую очередь направлялся на рабфак или на работу.
По идее Антона Семеновича эта хорошая традиция присвоения званий распространялась не только на воспитанников, но и на воспитателей. Разница заключалась лишь в том, что ребятам звание присваивалось открытым голосованием членов педагогического совета, а воспитателям — закрытым.
И были случаи, правда, единичные, когда воспитатели после года работы не получали большинства при обсуждении их кандидатур на педагогическом совете. Само собой разумеется, что для забаллотированного педагога это было равносильно увольнению: продолжать работу в колонии он уже не мог.
Один из таких неудачников после объявления итогов голосования шумно запротестовал и заявил, что он сообщит в высшие инстанции «о новом макаренковском авантюризме». Выйдя из кабинета Антона Семеновича, где происходило заседание педагогического совета, Афанасий Петрович — так звали этого воспитателя — продолжал громко возмущаться. Кто-то из ребят, догадавшись о причине его негодования и желая посочувствовать Афанасию Петровичу, а может быть, и пошутить над ним, стал его утешать:
— Вы не очень огорчайтесь, Афанасий Петрович. Вот и мне не дали в прошлом году значка, а я взял да исправился и в этом году уже получил его. Вы тоже исправитесь, и вам тоже дадут значок.
Афанасий Петрович, вне себя от гнева, обрушился на своего утешителя с грубой бранью. Если до этого он юридически все же мог опротестовать решение педагогического совета, так как введенный Антоном Семеновичем своеобразный конкурс воспитателей никем утвержден не был, то после оскорбления колониста этот «воспитатель», независимо от решения педагогического совета, из колонии должен был уйти. Уважение к человеческому достоинству колониста было законом, никаких отступлений от которого Макаренко не терпел.
Жители сел и деревень, непосредственно прилегающих к колонии, в прошлом обслуживали богомольцев, посещавших куряжский монастырь, обрабатывали монастырские земли, выполняли различные хозяйственные работы для монахов. В этих селах жило немало кулаков и торговцев. Колония, разместившаяся в стенах монастыря, кровно задевала их интересы, и нам всегда приходилось быть начеку.