Антон Семенович пришел раньше условленного часа и поджидал меня на лестничной площадке. Вид его был необычен: он стоял с опущенной головой и плотно сжатыми губами...
Московское издательство попросило, чтобы Наркомпрос Украины дал свой отзыв о «Педагогической поэме». Было совершенно ясно, что те, кто признал педагогическую систему Макаренко «несоветской», никакой визы на издание его книги не дадут.
Мы молча вышли на улицу. Говорить не хотелось, и мы зашагали по зимней, сияющей Москве, только изредка перебрасываясь ничего не значащими словами; иногда я замечал, что одну и ту же вывеску или витрину вижу уже в третий или в четвертый раз; долго продолжалось это наше бесцельное блуждание по городу...
С наступлением ранних зимних сумерек мы оказались на Неглинной. Внезапно загоревшиеся фонари привлекли наше внимание к вывеске ресторана. Усталые и продрогшие на морозе, мы невольно остановились и решили зайти согреться, перекусить и отдохнуть. Время было обеденное, посетителей много. Свободный столик оказался только в глубине большого зала.
Мы переговаривались в ожидании заказанного, когда вдруг раздался громкий женский возглас:
— Да ведь это он!
И я увидел, как между столиками по направлению к нам быстро пробирается молодая женщина, продолжая взволнованно говорить:
— Это он! Он!
За нею, с интересом глядя в нашу сторону, шел военный. Мы замолчали, а молодая женщина уже оказалась возле нашего столика и бросилась обнимать Антона Семеновича. По его удивлённому и немного растерянному виду я понял, что он не узнает ее.
— Да иди же скорее, Вася, ведь это Антон Семенович, о котором я тебе столько раз говорила! — крикнула женщина своему спутнику и, повернувшись снова к Антону Семеновичу, сказала: — Вы меня не узнаете? Я — Раиса...
— Рая! — радостно воскликнул Антон Семенович и, ласково глядя на молодую женщину, обменялся с нею крепким рукопожатием. — Ты очень изменилась, поэтому я тебя сразу и не узнал, — говорил он. — Ты, кажется, не одна? Садитесь вместе к нашему столику.
Как только было произнесено имя «Раиса», я тотчас вспомнил ее тяжелую историю, коротко рассказанную в «Педагогической поэме».
Взволнованная встречей с Антоном Семеновичем, она сидела перед нами со своим мужем.
За беседой незаметно проходило время. Антон Семенович и Раиса вспоминали колонию, но, конечно, даже намеком не касались темных пятен прошлого Раи. Вспоминали веселые случаи и радостные моменты колонийской жизни. Но когда Антон Семенович к концу разговора спросил, откуда она сейчас едет, на глазах Раисы показались слезы.
— Мы едем из одного пограничного района Средней Азии, где недавно потеряли нашего сына... — ответил за Раису ее муж. — Рая считает вас своим спасителем, отцом, самым близким человеком. И я поделюсь с вами нашим горем...
Он рассказал, что в прошлом году его перевели с Украины в далекий пограничный район. Сначала он уехал один, а через полгода к нему приехала Раиса с сыном. Район считали тихим, и жили они все время спокойно. Но месяца полтора назад, как раз, когда он был в отъезде, на пограничный пост напал перешедший границу отряд басмачей. В перестрелке его заместитель и несколько бойцов были тяжело ранены. Раиса не испугалась и, чем только могла, помогала красноармейцам: делала перевязки, подносила воду, патроны, помогала устраивать укрытия. Когда басмачи бросились в атаку, Рая сама взяла винтовку в руки и вместе с оставшимися в живых красноармейцами отбивала натиск бандитов и защищала пост до подхода отряда, посланного к ним на помощь. Во время этого боя все и случилось... Шальной пулей был убит их сын. И Рая получила несколько ранений, но, к счастью, не опасных; сейчас она уже совсем оправилась ран...
Антон Семенович с напряженным вниманием слушал это рассказ, и по взглядам, которые бросал он на Раису, прижимавшую к глазам платок, было видно, что все происшедшее на далекой пограничной заставе полно для него глубоко смысла и значения.
Муж Раисы напомнил ей, что надо спешить на поезд, вышли из ресторана вместе, чтобы проводить их. Когда садились в трамвай, Антон Семенович на прощание крепко поцеловал свою бывшую воспитанницу.
Трамвай отошел, и Антон Семенович, сдерживая свое волнение, сказал:
— Проводите меня до гостиницы, поговорим... Встреча с Раисой вернула мне всю прежнюю бодрость и веру в себя. Ведь она не растерялась в минуту смертельной опасности, а смело взяла винтовку и защищала пограничный пост. В этом видна наша колонийская закалка! После сегодняшнего разговора в издательстве первой мыслью моей было бросить все дальнейшие хлопоты с «Педагогической поэмой». Я даже позволил себе усомниться: может быть, и сам я, и вы, и все те, кто поддерживает мои писательские начинания, ошиблись в ценности опыта колонии имени Горького и в необходимости широкого освещения его в печати? Но еще там, на лестнице, когда ждал вас, я подумал о тех живых людях, которые пришли в колонию с толстыми «делами», а сейчас уже кончают рабфаки и вузы, и их новые «дела» тоже становятся день ото дня всё толще, но теперь уже вы найдёте в них иные материалы — рассказы о трудовых подвигах, об учебных успехах, о полезной общественной деятельности... И я понял, что замалчивать то, как происходило это превращение, нельзя! Всю дорогу я думал об этом. А встреча с Раисой окончательно отбросила мои минутные сомнения...