Ох-х… Открывает… Смотрит на меня, как с того света…
– Прости меня… – бережно прижимаю его голову к себе…
– Сашка, – звучит очень тихий шёпот разбитых губ. – Сашка… Прости меня… за всё… У меня, кроме тебя, никого нет… Поверь…
– Ладно… Давай вставать, – пытаюсь помочь ему.
Беда… Ванька встать не может. Сразу ловит воздух руками и пытается упасть. Приходится взять его на руки…
– Вот так… – укладываю его на тахту и подкладываю ему под голову все имеющиеся подушки. – Лежи, я сейчас!
Весь лёд из морозилки, заготовленный для охлаждения соков, высыпаю в полиэтиленовый мешок. Почему-то мне кажется, что ему нужен сейчас холод к голове. Возвращаюсь. Мешок пристраиваю на Ванькиной голове.
– Лежи…
– Саш, – тихо произносит Ванька, – ты не волнуйся… Я немного полежу и пойду… Я всё понимаю…
– Ничего ты не понимаешь… – я вытираю капли воды с его лба. – Я тебя никуда не пущу. Ты остаёшься здесь…
– Нет, Саш… Мне всё равно стыдно… за всё… Уйду, – бубнит он.
– Это мне должно быть стыдно… – бурчу я, и вдруг меня прорывает: – Да ты понимаешь, что я не могу без тебя? Понимаешь, что ближе, чем ты, у меня в этой жизни тоже нет никого?! Идиот! Весь этот год… Да! Весь этот год я думал всё время только о тебе! Ты мне каждую ночь снился! Каждую!
Я, кажется, на него кричу… Теперь прижимаю его к себе, и тут его ладонь проезжает по моей небритой щеке…
– Знаешь… Чтобы такое услышать от тебя, я готов выдержать ещё одну пиздюлину, – шепчет он, улыбаясь, и тянет меня к себе…
Вот и ладно… Раз шутит, значит, не так всё плохо. Только вроде он раньше не матерился…
– Ладно… Давай я постелю нам кровать, а пока пересажу тебя на стул. Держи мешок.
Теперь он сидит на стуле. Держит мешок…
– Ну, всё.
Стягиваю с него кроссовки, джинсы, куртку и рубашку. Беру на руки и укладываю.
– Саш…
– Что-нибудь принести?
– Нет… Просто… Я счастлив, что мы опять вот так…
– Ванюха… – выдыхаю я и опять прижимаю его к себе. – Какой же ты дурак! Ты не представляешь, что ты для меня значишь. Ты мне как…
– Да… Я – Ванька-дурак… – шёпотом прерывает он, и слёзы начинают катиться у него из глаз, будто я его опять ударил.
– Ты чего? Вань… Ну не надо… Всё будет хорошо!
– Мне стыдно… Ты не знаешь… многого…
– Ну прекрати… Я не хочу знать! – и… опять касаюсь губами его плачущих глаз, глажу. – Ванюха мой…
– Да… Я только твой. Всегда твой. И был только твоим… всегда. Постарайся мне поверить…
Лежим молча.
Казалось бы, после такого прошедшего года можно успокоиться. Ванька лежит рядом со мной, пусть с разбитой головой, но главное, что он тут, рядом со мной, а всё остальное образуется.
– Ты как? – осторожно спрашиваю я.
– Ничего… Только голова немного кружится. Ты спи, тебе ведь завтра на работу… Если что, я позову…
С работы бегом домой. Только в магазин заскочил.
Ванька полулежит на тахте, вроде как я его и оставлял.
– Ну, ты как?
– Ничего… Даже ходил немного… Только голова всё ещё слегка кружится…
– Сейчас будем есть, – объявляю я и иду на кухню.
Что это? В моей пепельнице окурки? Вроде я после себя их выбрасывал…
– Саш, – подаёт голос из комнаты Ванька, – это я накурил. Извини. И пачку сигарет у тебя стащил…
Будто мои мысли прочитал!
– Ты же не куришь… – вырывается у меня одновременно с появлением в комнате.
– Не курил, – несколько отрешённо поправляет он. – А теперь, видишь… Сядь, пожалуйста, рядом…
Подхожу и сажусь.
– Обещай меня выслушать. Пожалуйста…
– Конечно! Слушаю…
Долго смотрит на меня, будто не решается начать.
– Саш… У меня действительно, кроме тебя, больше никого нет…
Что-то мне подсказывает, что сейчас надо молчать и молчать!!
– Понимаешь… – Ванька делает длинную паузу. – Я тебе говорил не всегда правду… Ты прости меня. У меня нет родителей. Это долгая история… Ну, в общем… автокатастрофа… Погибли и мама, и папа. Меня воспитывала бабушка. Я тебе, кажется, говорил… Строго воспитывала. Можно сказать, пуритански… А мне всегда так хотелось ласки! Она мне говорила, что у меня есть сводный брат по отцу… Кстати, тоже Саша… Но кто его знает, где он, этот Саша…
Что-то сжимается у меня внутри от безумной жалости к нему.
– Первый раз это было… Я учился в восьмом классе. Неплохо учился… Мне было четырнадцать. У девчонок успеха я не имел. Кроме как дохликом они меня никак не звали… А он у нас вёл занятия. Красивый такой. Он меня привлёк тем, что был ласков со мной, мне казалось, что он меня понимает. Мне так нужна была ласка! Ласка, которой я практически не знал. Мне было хорошо с ним, и когда он предложил, я согласился. Привязался даже к нему… Я потом ушёл из школы. Он меня разлюбил, и я не мог его больше видеть с другим парнем. Дальше… я стал учиться в колледже… Денег не хватало… Бабушка болела… Она хоть и ветеран войны, но пенсия маленькая. На лекарства не хватало… Ну, в общем… А тут его встретил… того, кого тогда любил… Как-то рассказал всё… Он познакомил меня… с другом. Он дал мне работу… и деньги… Мне было стыдно… Но мне приходилось… работать… по оказанию… – Ванькин голос, звучащий как-то отрешённо, вдруг спотыкается. – Я был рядовой шлюхой, Саша. Потом… я познакомился с тобой. Дрался я тогда с парнями, которые меня выследили и решили отметелить за то, что я гей. А в тебя я влюбился сразу. Ты для меня превратился в магнит какой-то… Но деньги на лекарства бабушке всё равно надо было зарабатывать. Я их и зарабатывал… как умел. Потом… всё получилось, как получилось… Осенью меня забрали в армию… Да-да! В армию, Саша… А через два месяца после призыва… бабушку парализовало… Инсульт… Мне соседка в армию сообщила. Спасибо ей и военкомату – меня отпустили… через семь месяцев службы… ухаживать за ветераном войны… Всё время моего отсутствия соседка за ней ухаживала. Я приехал. Опять нужны были лекарства… и много. Была надежда, что она выкарабкается. Пенсии опять не хватало. И я опять… Ну ты понимаешь… Я ведь ничего не умею! Чего не сделаешь в такой ситуации! В общем, бабушка всё равно умерла… Вернулся… с похорон и сразу пошёл к тебе… Теперь ты знаешь всё…