Меня жжёт такой стыд! Он с этим шёл ко мне, а я… Сгребаю его в охапку. Мне всё ясней ясного! Понятно теперь, почему я видел его во сне в военной форме. Действительно, связующая нить!
– Вань… Ванюха… Ну прости ты мудака… Ну… Я скот!
Кажется, я сам плачу. Всё-таки Лена была права! Надо верить! Я ведь сам здесь во всём виноват. Выслушай я тогда Ваньку, наверняка бы помог, и не пришлось бы ему быть Соней Мармеладовой в мужском обличье.
– Саш… У меня всё равно, кроме тебя, нет никого… – выдыхает Ванька и, кажется, опять плачет. – Я весь перед тобой… Делай со мной, что хочешь. Хоть убей… Мне так плохо…
– Вань, – я стараюсь говорить спокойно, но не очень получается, – запомни! У тебя действительно есть я. Мы с тобой – вместе! Нас теперь двое! Понял? Теперь я буду тебе вместо… бабушки, брата… Ну, вместо всех! И жить ты будешь здесь, со мной. Мы с тобой всё преодолеем!
Он только молча прижимается ко мне. Вжимается в меня…
– Саш… – Ванька внимательно смотрит мне в глаза. – Я ведь в таком случае стану большой обузой для тебя…
Как же он повзрослел за это время! И такой мудрый, я бы сказал, взгляд…
– В таком случае ты… идиот… – я улыбаюсь и опять бережно прижимаю его к себе. – Ты не обуза. Знаешь, как ты мне дорог? Может, ты моё счастье… Без тебя я многое понял… Наверно, для того, чтобы найти, надо сначала потерять…
– Я тоже многое понял без тебя… – эхом откликается он и притягивает к себе мою голову. – Я боюсь тебя потерять, но…
– Без «но». Если не сбежишь сам… – с тайным злорадством отвечаю я на Ванькины прошлые колкости.
– Не надейся…
Он обнимает меня и дышит мне в шею. Так мы полулежим долго. Мне действительно этого так не хватало!
– Ладно… Лежи, – тихо говорю я. – Я пошёл готовить ужин…
– Я с тобой… – как-то по-детски это звучит у Ваньки. – Помоги мне встать, пожалуйста…
Помогаю. Идём вместе на кухню, и я его поддерживаю.
– Только не надо больше курить, – прошу я, – тем более тебе ведь сейчас нельзя.
– Это тебе неприятно?
– Да нет… Я ж ведь курю…
– Вот поэтому этого я тебе обещать не буду… – говорит он с некоторой сухостью.
Кидаю мясо на сковородку и начинаю чистить картошку…
– Дай я почищу, – просит Ванька из своего угла.
– Сиди уж…
– Дяденька, дай. Обещаю пальчик не порезать, – он ядовито хнычет.
Становится смешно, и я фыркаю.
– Серьёзно… Давай сюда, – говорит он уже нормально. – А то смотреть, как ты чистишь, – мучение сплошное. По-прежнему концентраты наверняка жрёшь…
Попадание в самую точку. Да-а… Раньше он так со мной не говорил. Это уже совсем другой Ванька… Видно, его хорошо тряхнуло. А мне что? Даже очень приятно, что он стал таким.
– На, трудись! – отдаю ему миску с картошкой.
– И кастрюлю с водой. А то картошка почернеет.
Даю… Чистит он великолепно! Заметил мой взгляд.
– Бабушкина наука… Она часто болела, и я готовил. Она сидела и учила…
Ванька вздыхает и вдруг утыкается носом в картошку. Подхожу к нему, прижимаю его голову. Трогаю русые вихры. Отрастил…
– Вань… Где она похоронена?