Немного пуха изнутри моего сапога и высохший, разорванный на части кусок навоза обеспечат трут, и я начинаю свои попытки сделать искру. Мне требуется немало стремительных ударов камнем, но пару минут спустя у меня уже были дымящейся угли. Я дую на них, после чего подбрасываю горящий трут в свою груду кусочков навоза, добавив еще пуха, чтобы заставить его разгореться большим пламенем.
Вспышка облизывающего тепла тут же вызывает удовлетворение. Когда огонь разгорается и начинает сильно гореть, я испускаю вздох облегчения и протягиваю над ним руки.
— Огонь, — говорю я Руху.
— Огонь, — вторит он эхом, и я осознаю, что он говорит на своем языке. Забывшись, я же инстинктивно говорила по-английски.
— Ты помнишь огонь? — я указываю на него.
Он кивает головой.
— Огонь.
Я улыбаюсь ему.
— Харлоу нужен огонь, — я имитирую, что дрожу. — Иначе слишком холодно.
Он сводит брови, а затем он медленно кивает головой.
— Харлоу огонь.
Его теплая рука дотрагивается до моей. Господи, он очень, очень теплый. Я отстраняюсь, даже несмотря на то, что единственное, что я хочу, — продолжать прикасаться к нему.
А эта предательница, моя вошь? Она громко мурлычет.
РУХ
Хар-лоу производит на меня сильное впечатление. Она скармливает помет животных горящему лижущему пламени — огню — и держит свои руки над ним. Я понимаю, что она пыталась мне сообщить.
Ей холодно. Ее чудные руки с пятью пальчиками маленькие и не удерживают тепло. Она дрожит даже в шкурах, которые носит. Ее тело не похоже на мое, неуязвимое для этой погоды. От этого она сильно страдает, и после захода солнца, когда воздух все больше холодеет, она придвигается к огню все ближе и ближе.
Я понимаю, насколько неудовлетворительна моя маленькая пещера, чтобы заботиться о ней. Я выбрал ее просто потому, что она находилась рядом с тем местом, где она останавливалась вместе с теми, плохими. Это, конечно, не дом — у меня нет дома. Я просто на какое-то время где-то останавливаюсь, а потом двигаюсь дальше. Хотя есть и пещеры получше. Некоторые из них теплее, с ямами горячего талого снега в них. Уверен, ей бы это понравилось, потому что, когда она пьет из моего кожаного мешка с водой, то дрожит от холода этой талой воды.
Она, моя Хар-лоу, очень хрупкая. Я должен следить за тем, чтобы хорошо заботиться о ней. Напевание в моей груди требует этого.
Рядом с ней я чувствую себя так странно. По-собственнически. Я видел тех, плохих, но никогда не испытывал к ним таких чувств, что я чувствую к этой странной женщине с плоским лицом. В ней есть что-то такое, что терзает меня, что заставляет меня хотеть проводить все время с ней в этой пещере, глядя на нее. Кормить ее из своих рук, выходить наружу и собирать весь навоз, что смогу найти, чтобы у нее был огонь, в котором она так отчаянно нуждается.
Я уже убил для нее животное и принес ей мясо. Она его ела, но было очевидно, что оно ей не понравилось. Я должен найти то, что удовлетворит ее по вкусу.
Она зевает, и движение, когда ее маленькая ладошка прикрывает ее рот, изящное и женственное.
— Звтранамнужноохотитсянадвистидляадейал.
Когда она испытывает нужду пообщаться, то говорит несвязные звуки, а я наблюдаю, как ее маленький ротик двигается, издавая эти звуки. Я отчаянно хочу знать, что она говорит, но я пустоголовый.
Это меня расстраивает.
Хар-лоу улыбается мне сонной улыбкой.
— Хотелосбчтобунасбылаподушка.
Несмотря на то, что лицо у нее плоское, а лоб совсем не имеет отчетливых наростов, она в этот момент чрезвычайно красива. Я чувствую непреодолимое желание прикоснуться к ней и протягиваю руку, беря ее ладошку в свою. У нее на один палец больше, чем у меня, и в сравнении с моими они у нее холодные. Я чувствую, как она пугается, но мгновение спустя она расслабляется и снова хватает меня за руку.