Единственное, что меня беспокоит, так это его размер. Он совсем не пухленький. Он длинный, но ножки у него худенькие, а пузику следует быть более округлым. Слишком уж быстро он перестает есть и снова засыпает, а мне так и хочется его разбудить и заставить его проглотить еще. Я переживаю, что он не получает достаточно пищи.
Кожаный занавес над входом в пещеру раздвигается, и входит Рух, такой высокий и красивый, и такой замечательный, что все мое тело аж горит от любви. Он принес с собой маленькую миску тушеного мяса Лиз и кожаный мешок с водой. Я проголодалась, но я пока еще не готова отпустить ребенка. Я провожу пальцами по его крошечной головке. Прощупывается слабый пушок, но он слишком бледный, чтобы понять, какого он цвета. Очень надеюсь, что у него роскошные, густые черные локоны Руха, а не мои жиденькие рыжие волосы. Вообще-то, если бы он целиком и полностью был похож на своего папу, я была бы на седьмом небе.
— Ты плачешь, — констатирует Рух мгновение спустя. — У тебя что-нибудь болит?
У меня болит все, а вполне конкретные части после родов чувствуются довольно-таки паршиво, но я как-то об этом даже не задумываюсь. Тут у меня сладкий пупсик, занимающий абсолютно все мое внимание.
— У меня? — тыльной стороной руки я провожу по щекам и, как оказывается, я плачу. — Просто расчувствовалась, наверное. Я… никогда не смела надеяться, что у меня все это будет.
Я смотрю на него и понимаю, что это правда. Я никогда не смела надеяться, что у меня появится такая шикарная пара, который меня любит, и ребенок. Семья. Что-нибудь в этом роде. До того, как инопланетяне схватили меня, доставив на свой космический корабль? Мои дни были сочтены.
— Из-за проблем с головой?
Я застываю, услышав его слова.
— Моей головой?
Он медленно кивает головой, пристально вглядываясь в меня.
— Целительница сказала, что твой кхай работал на износ из-за проблемы в твоей голове в прошлом. Это одна из причин, почему ты с таким трудом вынашивала комплект. Твой кхай устал.
Ооо. Медленно кивнув головой, я провожу пальцами по щечке спящего малыша. Я произношу слова нараспев тихим голосом, чтобы он уснул.
— У меня в голове что-то росло, чего там не должно было быть. В течение пару месяцев оно бы убило меня. Я была смертельно больна. У меня не было ни единого шанса на выживание.
— Ты никогда мне об этом не рассказывала.
— Когда я общалась с космическим кораблем старейшин, он сообщил, что я уже исцелена. Я и не думала, что это по-прежнему может оставаться серьезной проблемой, — я продолжаю гладить мягкую щечку ребенка. И, разумеется, я никогда не думала, что стану мамой.
— Это значит, что ты должна остаться здесь, Хар-лоу, — говорит он слабым голосом, полным отчаяния. — Я не могу забрать тебя отсюда, не тогда, когда ты должна находиться рядом с целительницей. Что делать, если твой кхай снова устанет?
— Ладно, — я вспоминаю нашу пещеру на берегу моря, и мне становится немного грустно. Мне там нравилось, но в нашей нынешней пещере уютно, и здесь вокруг так много народа, которые с радостью придут на помощь. — Но, Рух, мне казалось, что тебе здесь не нравится.
Он молчит.
Ужасное беспокойство гложет меня изнутри, и мне на ум приходят слова, сказанные Джорджи.
— Ты ведь не собираешься оставаться, не так ли? — спрашиваю я шепотом.
Взгляд, которым Рух окидывает меня, полон муки.
— Одна мысль о том, чтобы оставить тебя и нашего сына, разрывает мне сердце.
— Но ты все ровно подумываешь об этом, — слова, которые произношу, горькие, полные обиды.
— Если буду знать, что вы оба в безопасности… тогда, может быть, смогу этого вынести. Все, что я знаю, так это то, что если я опять заберу тебя с собой, то погублю тебя.
— Сама мысль о том, что ты, Рух, уходишь, тоже меня погубит. Неужели эти люди такие уж плохие?
— Они не мои люди.
— И не мои! — я жестом указываю на свою бледную веснушчатую кожу и рыжие волосы. — По-твоему, я сама решила заявиться сюда? Нет! Но эти люди достойные, заботливые. Мы могли бы жить здесь и быть счастливы! Вместе!
Он опускает голову.
— Единственное, что осталось у меня в памяти об отце, это воспоминания о нем и его слова предостережения. Наказ мне избегать плохих. Что они уничтожат меня.
— Но он уже умер, и теперь здесь я, — я протягиваю ему нашего сына. — Теперь здесь наш малыш. Как ты можешь бросать нас?
— Я не хочу, — он сдвигается с места и берет ребенка на руки, и я вижу любовь на его суровом лице. Это снова разбивает мое сердце. Наша семья такая идеальная — почему он этого не видит? — Но если я останусь, не будет ли это означать, что смерть моего отца бессмысленна?